Стылый ветер
Шрифт:
Густав обычно представлялся безногим ветераном, демонстрируя миру умело подвернутые ноги, щербатую улыбку и шрамы от ударов, полученных, конечно, не в бою, а после очередного неудавшегося воровства, когда его чуть не до смерти избили кочергой. Франко – этот ублюдок, на самом деле выгнанный из родного хутора за гадкий характер и неимоверную лень, играл калеку с перешибленным хребтом. Единственное, что ему удавалось делать хорошо, так это расслабляться. Мария для них была сущим кладом. Ее, скудоумную бедняжку, жалели. Люди ведь чувствуют, когда не притворно,
На дурочку не покушались ни цыгане, ни бандиты и сутенеры, ни жалостливые, сердобольные бюргеры. А из смышленой девицы кто угодно захочет сделать забаву или услужливую служанку. Уже и Франко смотрит на нее по-другому. А ведь мысль о том, чтобы воспользоваться ей, как женщиной, раньше не приходила в голову даже ему... Нормальную, излеченную, ее у них отнимут. И какого черта этот Старик... Хотя, конечно, он их спас. Если бы Старик не взялся изгнать из нее беса, пан Лицен наверняка бы натравил инквизиторов.
– ...И как подобрали мы тебя, так и таскаемся. Жалко же бросить бедняжку. Вот уж третий год, как кормим и поим тебя, сироту. Защищаем, опять-таки, от лихих людей... Вот. Второй уже раз побывала ты в Мариборе. А скоро в Венецию пойдем. Там, говорят, будет ба-альшой карнавал. Раздолье для бедных людей. Таких как мы. – И Франко плотоядно облизнулся.
– Там своих бандитов хватает. Так что особо губу не раскатывай, толстый, – буркнул Густав и, отобрав у Ольги вторую, уже ощипанную курицу, стал ее потрошить.
– Соли бы сейчас. Погано без соли. – Франко снял обжаренную курицу с вертела... И положил на большой лист лопуха, ни кусочка не отщипнув.
– Жрет и жрет, все не лопнет... Соли ему подавай... Мы и так уже два талера должны. За ее, между прочим, излечение, будь оно неладно. – И Густав с таким хрустом насадил сырую курицу на вертел, что Ольга невольно вздрогнула.
– Кому должны?.. Старику? А как меня излечили?
– Много вопросов теперь задаешь. Перестарался Старик, – нахмурился Густав.
Впрочем, долго молчать он не смог. Было скучно. Да и в голове постоянно вертелись мысли о том, что с ней теперь делать. Ведь по-старому все оставаться уже не могло. Он вздохнул:
– Ладно. Расскажу. Только с вопросами не встревай... Значит, пан Лицен, этот местный кровосос, ярмарку устроил. Все холопы его собрались. И капеллан, и староста. А Старик этот у пана в дому жил!
– Святой человек, одно слово, – встрял Франко. – Он же увязался за нами с самого Марибора, шел пешком... Все про бога да еще про всякое рассказывал. А потом шепнул мне тайком, что скоро конец света. Потому что бесы над Истрией на шабаш собрались.
– Заткнись, – оборвал его Густав. – Так этот Старик как подошел к пану... Сказал ему что-то – тот и позвал его к себе жить: «Живи, говорит, святой человек». Это Лицен, живоглот, ему так говорит, понимаешь? Вот тогда и я тоже подумал – святой. Откуда в простом человеке такая сила? Нас же ведь пан и на порог бы не пустил... А ты,
– Да ты по порядку давай. Про ярмарку уже говорил! – не выдержала Ольга.
– Я ж говорю, перестарался Старик, – снова встрял Франко.
– Помолчи ты! Ярмарка... Ты и стала на той ярмарке биться. Видно, снова увидела турка или еще кого. И давай наземь. Изо рта пена. Все столпились вокруг. Смотрят. Я было хотел, как обычно, мол, подайте на пропитанье калекам, а ты... Может, сама вспомнишь, чего хоть там орала?.. Ну?
– Не помню.
– Вот. А мне и повторять срамно. И страшно. Слова такие. Голосом, как из склепа. Язык – непонятный. А потом по-славянски. Мол, грядет Сатана и всякое такое... Мороз по коже. Бабы воют. Лицен побледнел, за саблю схватился. «Убью, говорит, змеиное отродье!» И еще: «Костер по вам плачет...» Ну, думаю, все... Тут Старик сказал что-то, ты и затихла. Только воешь так жалостно. А он говорит пану: «Ты девку не трогай. Излечу ее. И этих тоже не трогай. Не виноватые они. В нее бес вселился. Изгнать надо». Вот.
– Так и забрал меня? А вы что же?
– Нас он с собой не позвал. Говорит, дурные токи. Но обещался отдать тебя, как излечит.
– И излечил же! – снова вмешался Франко. – Святой человек, одно слово.
– Излечил. Но не бесплатно... Дадите, говорит, мне два талера за изгнание беса. А не заплатите – в уплату ее заберу... Ну, два дня отсрочки я у него отспорил, – Густав довольно ухмыльнулся, словно хвалился, – а там поглядим.
Одну курицу они все же съели. А вторую Франко завернул в лопухи и сунул за пазуху.
– Вставайте. Пора уходить, – заторопился Густав. Он, пока ели, сидел хмурый, а теперь словно решил что-то. Собранный. Движения скупые.
Толстяк ухмыльнулся, поднимаясь:
– Нищему собраться – только подпоясаться.
Вытер о землисто-серую рубаху жирные руки и перехватил поудобнее свою клюку.
Густав пошел первым. Не берегом ручья, а лесом, по какой-то еле заметной тропке.
Осенний лес. Листья кое-где еще зеленые, зато остальные... Лес был самый настоящий. Дубы и клены.
– Не считай ворон, – пихнул сзади Франко.
«Уставиться себе под ноги и не смотреть, – приказала себе Ольга. – Никуда не смотреть. Господи! Когда же кончится это все. Страх и омерзение. Что я делаю здесь?! Вот ноги в деревянных башмаках. Как у Золушки. Маме сказать – не поверит... Мама... Как же я домой-то теперь вернусь?.. Знать бы наверняка, что если умру тут, то сразу дома, в своей постели проснусь. Уж не струсила бы в ручей. Но если... Если нет?»
Солнце уже пряталось за холмами, когда они вышли из леса к развилке дорог.