Sub specie aeternitatis
Шрифт:
В нашей — увы! — покойной Государственной Думе6*, конечно, нельзя было искать совершенной народной воли и не потому только, что она созвана была не на основе всеобщего и пр. избирательного права.
Нет истинного представительства народной воли, потому что нет соборности, единства сверхчеловеческого, потому что народа самого как бы нет видимо. Народ не есть комбинация социальных групп, не есть сумма индивидуумов, народ — объективный дух, организм сверхчеловеческий, отражавшийся и в русской литературе и в национальном творчестве.
Народ — неразгаданная тайна и мы жаждем к ней приобщиться. И только частицы, осколки народной воли, хотя и не соборной, а лишь собираемой, раздробленной, сказались в нашей Думе, сказалось в ней народное негодование против правительства, терзавшего народ, шел народный суд над старым режимом, чувствовалась народная жажда свободы и правды земной. Подземными ходами пробиралась в Думу народная воля — воля Божья и в слабых голосах народных представителей передавалась вибрация разъединенных частиц этой воли, пока еще механически скрепленной не любовью к новому добру, а ненавистью к старому злу. Дума, как и всякий парламент, отражала волю народную в эпоху раздробления и разъединения и потому она была злом наименьшим, так как для добра наибольшего должен произойти переворот характера религиозного, а не политического.
Путь России двоится, видится борьба двух начал: человековластия
Правда освободительного движения раскрепощает личную волю, отрицает гнетущую зависимость и власть других, чужих человеческих воль, разрывает насильственную и неправедную связанность атомизи- рованных частиц мира. Но да не свернет она на путь нового закрепощения личности какой бы то ни было человеческой воле, новой насильственной, механической связанности. Объективная, вселенская правда должна пройти через мистический акт свободного избрания ее личностью, и этот акт свободы должен иметь свое политическое отражение. Освобождающая личная воля пожелает, полюбит мировое всеединство, божественную гармонию, как свою абсолютную свободу и полноту.
РАЗУМ И ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ (Послесловие)
Интересно вникнуть в психологию критиков новых религиозно–философских и религиозно–общественных течений, врагов мистических исканий. Ведь нельзя не признать, что всеми этими критиками, самыми, казалось бы, разнообразными, не было сказано ни одного слова по существу, не было сделано ни одной попытки войти в глубь вопросов, опровергнуть наши основные принципы и обосновать свои.
Критики свято, детски наивно убеждены, что где- то, когда-то и кем-то раз навсегда была доказана, доказана (!), нелепость и призрачность всякой религии, мистики, метафизики и пр. и пр. и раз навсегда укреплена твердыня здравой позитивности. Умоляю вас, господа, в интересах вне нас лежащей, объективной истины хоть раз признаться, кем именно, когда и где все это было доказано и опровергнуто? Что дает вам право считать ваши посылки, исходные принципы несомненными, не нуждающимися уже в оправдании и развитии, а наши посылки, наши исходные принципы заведомо безумными и навеки уже отвергнутыми? Ведь мы слишком хорошо знаем, что ваша единственная твердыня это — здравый смысл и единственное ваше доказательство —- фанатическая вера в самодер- жавность, окончательность и божественность здравого смысла. И я зову вас во имя разума и тысячелетних его традиций к проверке компетенций здравого смысла, к критическому отвержению его непомерных и наглых притязаний. Вы смешали, господа, разум, большой, объективный разум с здравым смыслом, малым, субъективным рассудком, человеческим бесенком, и потому так самодовольны, так ни в чем не сомневаетесь, так презираете все для вас непонятное. Разум имеет свое священное писание, свои великие книги и великие имена. Но где священное писание здравого смысла, где великие книги, укрепившие эту твердыню, где гении здравого смысла? Вы всегда делаете вид, что за вами стоит священное писание, что титаны вынесли вас на своих плечах, и потому считаете себя свободными от всякого обоснования и опровержения по существу. Но за вами стоит только одна сила — гипноз обыденности, бессмысленной фактичности, сгусток повседневных, мелких впечатлений, здравость, которая разглядела то, что поближе, понавязчивее, и поражена увиденным, но слепа к тому, что дальше и глубже.
Вы считаете себя скептиками и потому отвергаете все божественные вещи, все, что относите к мирам иным. Но будьте же скептиками до конца, скептиками последовательными и честными, не доверяйтесь так слепо всем здравомысленным вещам, всему, что вы относите к земной эмпирике. Вам незнаком тот последовательный, смелый скепсис, который есть слуга разума и подвергает равно сомнению все земное, как и небесное, материю, как и Бога, реальность палки, которой вас ударили по голове, как и реальность бессмертной души. Я могу усомниться в реальности Бога и бессмертия и даже должен был пройти через эти сомнения, но я также усомнился в реальности мира, материального, в реальности мировой необходимости и закономерности, в реальности человеческого благополучия, в реальности человеческого прогресса, служить которому вы меня призываете. Для радикализма моего сомнения мир посюсторонний не имеет никаких преимуществ перед миром потусторонним. Вы же абсолютно верите во все позитивное, на вере этой строите свою жизнь, и абсолютно сомневаетесь во всем мистическом и даже не сомневаетесь, а опять-таки верите, что все это призрак и нелепость. Почему, кто дал вам это право, на текстах какого писания вы основываете такое распределение веры и сомнения? Вы можете апеллировать только к здравому смыслу, но за этим здравым смыслом скрывается ваш умопостигаемый характер, ваше желание верить во все позитивное, земное, эмпирически–рациональное, и ваше желание отвергнуть все мистическое, небесное, потустороннее. В этом характере вашей воли нет ничего объективного и ничего обязательного, и здравый смысл, мелкая рациональность ваша есть лишь очень субъективное состояние вашего сердца, не более того.
Я знаю, что у вас принято говорить, будто позитивная наука опровергла религию, мистику, метафизику и пр., признала их суеверием и пережитком времен первобытных, будто наука навеки укрепила торжество здравого смысла, будто рациональность, рассудочность — ее завет. Побойтесь, не скажу, Бога, Бога вы и так боитесь, именно боитесь, побойтесь науки и разума. Позвольте узнать, какая именно наука опровергла верования религии, переживания мистики, знания метафизики? Астрономия ли это, физика или химия, физиология или нарождающаяся, но все еще не народившаяся социология? Ни одна из наук, из позитивных наук не занимается этими вопросами и не компетентно решать, есть ли Бог, бессмертна ли душа, возможно ли чудо и откровение. Очевидно речь у вас идет не о позитивной науке, которая не есть ведь ваша монополия и которую в этом деле следует оставить в покое, а о позитивной философии и о вашей позитивной лжерелигиозной вере. Никакая наука не может доказать, что в мире невозможно чудо, что Христос не воскрес, что природа Божества не раскрывается в мистическом опыте, — все это просто
О, я знаю, господа позитивисты, вы хотите, чтобы чудес не было, чтобы не было ничего расшатывающего вашу земную крепость, подкапывающегося под ваши позитивные твердыни, хотите верить, что ничего такого нет, и иногда наивно верите, что все, даст Бог, обойдется. И чудес нет, потому что не захотели чуда, только потому [242] .
Я подслушал, как вы молитесь тайно и подпольно: Господи, сделай так, чтобы Тебя не было, сделай, чтобы чудес не было, чтобы все было по закону, иначе все погибло, все провалится, все наши земные расчеты суетны и ни к чему. Психология этой парадоксальной молитвы близка верующим позитивистам, это их подпольное переживание. Вы хотите верить в одно только чудо, в чудо закономерности природы, в малый разум земли, с ним связываете свои упования устроить землю на благо себе и сердце ваше полно отвращения и ненависти ко всем помехам на пути вашем. Ваша позитивная философия здравого смысла и позитивная лжерелигия никогда и нигде не была обоснована, кроме как в пожеланиях вашего сердца. Вы хотите и верите, совсем подобно нам грешным, а на чьей стороне объективный разум, разум, а не здравый смысл — это еще посмотрим и поспорим, если изменятся приемы вашей критики. Пора признать, что в своих исходных точках вы не имеете никаких преимуществ перед нами и столь же нуждаетесь в оправдании, обосновании и развитии своих верований как и мы.
242
В эпоху критическую, аналитическую, отвлеченно-рационалистическую прекратились чудеса в истории, чудеса же индивидуальные, для мира незримые, были всегда и есть.
Вы не должны предъявлять нам невозможных требований, несоответствующих тому, что вы предъявляете представителям всех других, более по вашему «здравомысленных» направлений. Если какой-нибудь писатель, например позитивист, марксист или из направления «Русского Богатства»1', оказывается умным, талантливым, образованным и искренним, то это считается достаточным и все его за эти качества хвалят, — но писатель направления мистического, религиозно–метафизического должен быть минимум гений и святой, иначе ему не придадут никакого значения и не признают за ним даже права защищать свои идеи. Если писатель «позитивного» направления пишет статью на определенную тему, то никто не требует от него, чтобы в статье этой он обосновал и развил все свои основные принципы, статью подвергают частной критике, а о голословности и нелепости таких посылок, как напр. чисто эмпирическое происхождение всего познания или признание человеческого благополучия и счастья конечной целью жизни, никто не станет спорить и прекословить. Если же писатель «мистического» направления пишет статью на определенную тему, то этой статьи даже и критиковать не будут и все обрушаться на него за то, что его исходные принципы в статье не обоснованы и потому голословны и нелепы. Если писатель «позитивного» направления написал литературное произведение, то его и будут критиковать, как литературное произведение. Но пусть писатель «мистического» направления напишет какое-нибудь литературное произведение и все станут нападать на него и будут предъявлять требования, невыполнимые в пределах литературы, будут кричать, что религия для него — литература, воспользуются случаем, чтобы обнаружить свое моральное самодовольство. Вам кажутся испошлившимися, истасканными все наши слова: Бог, абсолютное, вечность, любовь и пр., но знаете ли вы сами такие слова, которые не испошлились и не истаскались? Неужели свежее слова: благо человечества, прогресс, «свобода, равенство и братство», или «жаргон социал–демократический?» Увы! Все слова износились, истрепались и есть одно только спасение: полюбить вечный смысл, скрытый за условными знаками, больше и сильнее и любовью этой преодолеть отвращение к испошлившимся звукам слов.
Почему такое несоответствие требований, такая несправедливость? Это психологически понятно. Господствующее, «интеллигентным» массам присущее состояние сознания таково, что всякое «мистическое» направление считается a priori, заведомо безумным, нелепым, вздорным, а направление «позитивное» представляется истиной самоочевидной для всякого здравомыслящего человека. Защищать заведомое безумие и нелепость можно еще позволить гению или святому; глубина и искренность должны особенно проверяться, морально–сыскная часть должна быть особенно хорошо поставлена относительно таких людей. Предполагается, что «позитивист» имеет естественное право на существование, коренящееся в заведомой здравости его идей. «Мистик» же должен доказать свое право на существование, должен завоевать его какими-то нечеловеческими усилиями. За «мистиком» просто отрицается естественное право и обязанность защищать то, что он считает истиной, он на особом подозрении, искренность его ежесекундно проверяется, чего не делают относительно, напр. марксиста (тоже в своем роде «мистика»), «мистик» как бы пария в современном обществе. Такова справедливость в царстве здравого смысла, так обидчивы и мелочны там критики, так легко принимают все на свой счет. Господа здравомысленные позитивисты, всеми своими приемами вы сами признаете, что ваши идеи посредственны и банальны, что для них не требуется особых даров свыше. А ведь в сущности мы скромнее вас, мы не мним себя богами, подобно «позитивистам», обоготворившим человеков, не собираемся создать бога под названием грядущего счастливого человечества, совершенного человеческого общества и пр., не выдаем сухую фантазию последнего рационалистического века за абсолютную истину. Мы хотим соединиться с вечносущим Богом, хотим продолжить тысячелетнее дело Его раскрытия. Странным образом соединились в царстве здравого смысла прогрессисты и радикалы с реакционерами и консерваторами, государственниками и церковниками, с этой зоологической разновидностью, верящей лишь в здравость насильственного земного устройства, лишь в палку, которая больно бьет, и бесстыдно прикрывающей мертвыми quasi — религиозными формулами свое абсолютное неверие в мощь таинственного и потустороннего. Средний тип нашего консерватора, здраво подчиняющегося церковному авторитету, также боится мистики и ненавидит ее, как и средний тип радикала, оба — рабы здравого смысла.