Суд Линча
Шрифт:
– Я подумал, – Мельников перевел дыхание, – я подумал, они лежат там четыре месяца. Почему им не полежать там ещё день-другой?
– Это деньги Ярцева? – во рту Леднева стало сухо. – Чьи это деньги?
– Наверное, теперь твои, – Мельников дышал ртом, как дышат астматики, часто и тяжело. – Елена сделала все, чтобы они стали твоими. Перед смертью она думала, как сообщить тебе о месте тайника. Возможно, хотела оставить записку. Побоялась, что её найдут. И точно, Ярцев после убийства обшарил все углы. Она придумала… Придумала поставить на камин и на журнальный столик эти снимки. А мы не поняли сразу. Не поняли.
Леднев посмотрел
– Но ты ведь сумасшедший, – сказал Мельников. – Я даже знаю, что ты сделаешь с ними. С этими деньгами. Ты постараешься снять новый фильм. Ты все деньги всадишь в кино, – Мельников на секунду задумался. – Возможно, именно этого и хотела твоя Елена Прекрасная? От себя она уже ничего не ждала. А от тебя хотела шедевра. Может, этого и хотела.
– Не знаю, – Леднев посмотрел на закрашенное оконное стекло. – Кто сейчас скажет, чего она хотела?
– Попроси у сестры воды, – дыхание Мельникова успокаивалось. – Пить хочу.
Леднев встал, обошел ширму, надеясь увидеть на прежнем месте сестру с раскрытой книгой, но стул оказался пуст. Подойдя к тумбочке у двери, Леднев налил из графина полный стакан воды и, бережно неся его перед собой, вернулся к кровати. Сев на стул, он поднес стакан к губам Мельникова. Несколько капель скатилось по подбородку, упало на окровавленную рубаху. Леднев поставил недопитый стакан на подоконник и вытер влажные губы Мельникова носовым платком.
– Слушай, – сказал Мельников, – слушай, сколько у нас ещё времени?
– Времени? – Леднев взглянул на часы. – Времени больше нет. Сейчас врач вернется.
– Тогда слушай, – Мельников вобрал в себя побольше воздуха.
Леднев услышал тихий скрип дверных петель: возвращался врач.
– Слушай, – Мельников облизнул губы кончиком языка. – Я просил позвонить тебе не из-за денег. Ярцева ты сможешь встретить завтра на Камышинской улице возле входа в туберкулезный диспансер рядом с бюстом Сеченова. Он будет ждать одного человека. Минут пять будет ждать. Потом уйдет.
Кто– то сзади потрогал Леднева за плечо.
– Пора, батенька, – Александр Николаевич выразительно смотрел на наручные часы. – Пора и честь знать.
Леднев встал.
– Пожалуйста, ещё одну минуту, – сказал он. – Только одну минуту.
– Хорошо, ещё одну.
Врач с недовольным видом ушел за ширму и занял стул сестры. Леднев шагнул к Мельникову, приблизив ухо к самым его губам. Мельников снова задышал неровно и тяжело.
– Теперь тебе решать, – сказал он с усилием, – все устроишь сам или Ярцева возьмет милиция. Но эпизоды убийств Елены и Агафоновой вряд ли смогут доказать в суде. У Ярцева, должно быть, уже есть хороший адвокат. Годика через четыре он освободится, – Мельников проглотил застрявший в горле комок. – Тебе решать. А сроку у тебя до завтра. Если надумаешь действовать сам, позвони врачу. Попроси передать мне, что тетя жива-здорова. Или ещё что-нибудь. Если не позвонишь до трех часов, успею переговорить с Шатровым. Тогда Ярцева прихватит милиция, – Мельников с трудом справился с дыханием. – Решай, Иван. Делай выбор, – Мельников откинул голову на железную спинку кровати, поднял рот кверху.
– А теперь иди, – сказал он громко.
– Да, конечно, – пробормотал Леднев. – Спасибо.
Выйдя из больничного корпуса и сев за руль, Леднев решил сейчас же немедленно ехать на
«А сколько дают за умышленное убийство? – спросил себя Леднев. Сколько дают, если убийцу ловят с дымящимся пистолетом в руке? Учитывая смягчающие обстоятельства, отсутствие судимостей? Много, как ни крути, много. Убийство есть убийство, мокрое дело. Притянут и Мельникова, как соучастника. Это вполне возможно. А в колонии, если повезет, можно пристроиться руководить самодеятельностью. Это если повезет. А Мельников? Его дети, жена его? Да они проклянут тебя, потому что нельзя восстанавливать справедливость подсудными методами. И в рожу плюнут. И окажутся правы. Жертвуй собой – это пожалуйста. Но зачем отнимать у детей отца, а у жены мужа? И во имя чего? Во имя жгучей ненависти к убийце. А есть ли, говоря по правде, эта жгучая ненависть в твоей душе, осталась ли она там, в сердце?»
Леднев прислушался к себе, чутко, как прислушиваются к себе люди, перенесшие тяжелый недуг. Он не услышал ни частых ударов сердца, ни свирепого хищного клокотания в груди. Ничего, что, казалось бы, должен почувствовать в эту минуту. Он спокойно ехал к дому, механически переключая передачи, размышлял спокойно и обстоятельно, будто думал не о себе, не о своей собственной судьбе, а о каком-то третьем лице, чужом человеке.
Это ведь Москва, современный урбанизированный город, а не пустоши каменного века, не Дикий Запад. Есть закон, плох он или хорош, но это реально существующий закон. Есть следствие, суд, пенитенциарные учреждения. В одном из недавно виденных фильмов главный герой – следователь, судья и палач в одном лице. Ну и что из этого? Ровным счетом ничего. Это кино, просто развлечение, не более. А это жизнь. И кровь здесь настоящая, красная, живая, не свекольный сок.
«Интересно, этот Ярцев действительно придет на то самое место?» – спросил себя Леднев. Подойти туда, и перед тем как его возьмут… Нет, это просто мальчишество, глупость непроходимая. Нужно все сделать самому или вообще не ходить к этому чертову диспансеру. Два варианта и никакой отсебятины, никакой самодеятельности. Нужно выбрать самому. Или кинуть монету. «Да, сомнений у тебя целый мешок, сомнений больше, чем у Родиона Раскольникова, – сказал себе Леднев. – А ведь ты не старуху собираешься топором зарубить. В отличие от Раскольникова тебе не нужно самоутверждаться за счет смерти невинного человека. И свою душу, убив, ты не погубишь. И совесть не замучает».
Нет, стоп, в этих рассуждениях можно зайти далеко. Обычная демагогия, самообман, причем опасный. Чтобы отвлечься от мыслей, Леднев включил радио. «Завтра ожидается теплая безветренная погода, около двадцати градусов тепла, – молодой голос дикторши источал оптимизм. – У многих горожан появится ощущение, что ушедшее лето вдруг вернулось. Кстати, теме вернувшегося лета посвящает свою новую песню автор и исполнитель…» И погода завтра, как на заказ, не замерзнешь, ожидая этого хрена возле диспансера, все в масть, подумал Леднев и удивился этой мысли. Он ведь только что решил не появляться завтра на той поганой улице возле диспансера.