Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы

Хейфец Михаил

Христианский мир, потрясенный в своей амбициозной самоуверенности, религиозно надломленный пережитой недавно в самом лоне своем, в сердце Европы, нацистской катастрофой, обратил взор в новых поисках — к первоистокам. В частности, к еврейским старинным рукописям.

Одновременно великая революция произошла внутри еврейства. Называлась она — сионизмом.

Сионизм возник как революционная альтернатива традиционному иудаизму. Великий раввин Саадия Гаон еще в X-м веке провозгласил: «Израиль вне своей веры — не народ». Но тысячелетие спустя сионистская доктрина обозначила противоположный принцип: «Израиль есть народ, и его национальные интересы лежат вне религиозных заповедей». Подлинным добрым евреем, более добрым, чем

любые блюстители и хранители заповедей, считался нынче еврей, выполнявший национальный долг. А долг этот определялся решениями национальных, а не религиозных инстанций.

Часто конфликт приводил к необходимости познать и понять — в интересах народа и его государства — фундаментальную логику окружающего океана людских масс (и политиков), исповедывавших иные религии — христианство и ислам. От знания этой социально-религиозной психологии в немалой степени зависело существование и мир и внутри еврейской нации.

Национальным руководителям требовались помощники, способные обозначить и разъяснить для них общие знаменатели всего человечества — а не только своего народа. Подобные «инструменты» познания мира были обнаружены в Израиле. Людям дали реальную возможность работать и исследовать в науке интересовавшие общество феномены, в частности, проблему праотношений христианства и иудаизма.

…Когда «русские» евреи явились в Израиль, культурным шоком обернулось для нас принципиальное отчуждение многих слоев здешнего общества от европейской культуры, в оправе который мы выросли в диаспоре. Классическая музыка, живопись, в значительной мере литература и философия в странах европейского Исхода построены на фундаменте христианских ценностей. В Израиле и сами эти ценности, и порожденные ими достижения не то чтобы опровергались, нет, но часто значили совсем немногое. Почти ничего, если правду сказать. Израиль мучился собственными культурными проблемами, необходимостью сопрягать общины евреев, выросших в Европе, с общинами, укорененными в исламской, иногда индийской, иногда африканской национальной традиции. К культурному «салату» непросто было приспособиться с нашим «евророссийским менталитетом»…

Но кто подлинно искал мост к собственному культурному прошлому, тот мог — в потенции — обрести искомые ценности. Ибо в Иерусалиме постепенно обнаружились особые, нигде более в мире незнаемые научные и художественные школы, изучавшие античные связи иудаизма с его «дочерней религией».

Ветры истории забросили в Израиль немало европейских евреев, издавна знакомых (в странах своего Исхода) с христианскими текстами, с их толкованиями и приоритетами, но одновременно изучившими, обычно в Иерусалиме, и тонкие иудаистские концепции. Изучали в нюансах, доступных ранее лишь изысканным знатокам раввинистической литературы («для вкуса» напомню, что знать иврит для подобного чтения недостаточно: даже Талмуд стали переводить на иврит с арамейского языка лишь в наше время — этим занимается знаменитый раввин Адин Штайнзальц. «Новым исследователям» требовалось знание как вышеупомянутого арамейского языка, так и латыни, и древнегреческого, не говоря о многих иных наречиях, на которых писались нужные первоисточники).

Для примера выделю из этой «школы» двух «субъектов», правда — самых примечательных из когорты колоссов, которых мы здесь встречали. В конце 70-х гг. вышла в свет монография профессора Иерусалимского университета Д. Флюссера «Ха-яхадут у-мекорот ха — нацрут» («Иудаизм и происхождение христианства»). Основная идея Флюссера выглядела революционно для традиционного еврейского мировоззрения (надо самому вариться в этой среде, чтобы понять, насколько написанное профессором взрывало то, что накопила за тысячелетия талмудическая традиция — особенно, принимая во внимание, что Флюссер являлся ортодоксальным иудеем, так называемым «кипоносцем», соблюдавшим главные заповеди).

В 1980

г. Давид Флюссер получил высшую научную награду страны — Государственную премию «за открытия в областики иудаики». В своих работах он доказывал, что Иисус ни разу не нарушил и не мог нарушать предписания Галахи и, следовательно, с точки зрения религиозного права всегда оставался правоверным иудеем. В вопросах веры рабби считался революционным радикалом, он призывал к торжеству всеобщей любви, к новой морали, к новому, более тонкому, нравственному сознанию верующих, но идеи эти, хотя и были неприемлемы для тех, в среде коих Иисус преимущественно вел свои проповеди, лежали в русле традиций еврейского богословия того времени. (По мнению Флюссера, лучше остальных христианских мыслителей понимал «голос подлинного Иисуса» русский философ Владимир Соловьев. Впрочем, подробнее о взглядах Флюссера подробно поговорим ниже — идеям профессора уделим ниже целую главу).

Другим великаном, которого я повстречал в Израиле, когда работал в Иерусалимском университете, был профессор Шломо Пинес. Знаток иврита, арамейского, арабского, но и персидского, и турецкого, и санскрита (не говоря, разумеется, о такой само собой разумеющейся подробности, как знание главных европейских языков… Французскую литературу изучал в Женеве, докторскую диссертацию защитил в Берлине — между прочим, при Гитлере, в 1934 г.!). Для Пинеса, казалось, не существовало в науке границ — он мог исследовать Ницше параллельно со Сковородой, а ибн Рушда — в контакте с Фомой Аквинским, обнаружил влияние Маймонида на Спинозу и Канта, наблюдал философские контакты средневековых еврейских философов с христианскими схоластами. Велик был вклад Пинеса и в изучение раннего христианства: знание восточных языков и источников помогало ему обнаруживать свидетельства об эпохе раннего христианства, не прошедшие церковную цензуру, — и он находил подлинные сенсации в восточных документах.

Вот названия некоторых трудов Шломо Пинеса: «Арабский вариант свидетельства Иосифа Флавия и его значение» и «Иудеохристиане первых веков христианства согласно новому источнику».

Но главное, что, по моему личному ощущению, помогло моим современникам в Израиле по-новому прочитать, по-новому увидеть подробности знакомых с юности евангельских текстов — постепенное узнавание реальной религиозной атмосферы в еврейской общине, той атмосфере, которая некогда окружала и рабби из Нацерета.

Эпизоды, ранее объявленные в Евангелиях юдофобскими, те, что ставились еврейству в не прощаемую вину мировой христианской массой — здесь, на месте, смотрелись будничными, обыденными, повседневными грехами священнической верхушки — грехами самоуверенных «носителей Божественной истины». Когда кому-то из мудрецов захочется доказывать, что «наш Бог лучше вашего бога», да вдобавок еще видится — и часто не без основания, вот в чем сложность! — что спасает свой народ и веру от смертельной опасности, тогда кажутся допустимыми, простительными любые криминальные действия, любые акции даже против основ собственной веры и морали.

…Могли религиозные оппоненты I-го века провоцировать Иисуса, подведя его под римскую перекладину, как описано в Евангелиях? Почему нет… Могли ли храмовые начальники сотрудничать с римскими оккупантами-язычниками, дабы устранить опасного конкурента, рабби из периферийной Галилеи? Конечно, могли. Состояние зависимости религиозных авторитетов от иноверческих властителей, обычное для еврейского существования, не раз вводило некоторых раввинов в опаснейшее искушение: чужими руками расправиться с тем, кто верил в Бога немного по-иному, чем они сами. Этот соблазн оправдывал преступление даже против единоверца некими Вышними интересами — например, необходимостью спасти народ от совращения, от провокаций врагов, тиранов-убийц. Всегда ведь можно оправдать свою аморальность, «если нельзя, но очень хочется…»