Суд над судом. Повесть о Богдане Кнунянце
Шрифт:
Это могла быть та же брошюра, но выпущенная гораздо позже, в Иркутске, сразу после Февральской революции 1917 года, под названием «Монархия или республика?». В таком случае она должна была кончаться фразой «Итак, через демократическую республику к социализму», изъятой в издании 1906 года. Но таких подробностей я, конечно, не помню.
С недавнего времени, совпавшего с началом работы над бабушкиным архивом, во мне усиливалось нечто подобное защитной реакции выздоравливающего организма. Противодействие «жизненному реализму» Микеле Барончелли все дальше увлекало в водоворот страстей и идеалистических устремлений живых людей первой русской революции.
Итак, 13 октября 1905
Плотные стояли дни. Сверхплотные. «Петербургская осень» оказалась для Богдана необыкновенно плодотворной в литературном отношении. Ее заполнили богатые событиями дни, им самим описанные.
«Сентябрь 1905 года начался в Петербурге особенно бурно. Все высшие учебные заведения были открыты. Почти везде сходки формулировали в резолюциях ту мысль, что они открывают двери „автономной“ высшей школы не для занятий, а для превращения аудиторий в места народных митингов и арену политической агитации.
Студенты „академисты“ и либеральные профессора со своей стороны делали все возможное, чтобы освободить „хранилище науки“ от наплыва улицы. Но общее революционное настроение было так велико, что они не решались мешать митингерам.
Аудитории открылись, и митинги начались.
Хотя на митингах дозволялось говорить всем желающим, не помнится, чтобы на этих действительно народных собраниях выступал оратором кто-нибудь из либералов. Все те, которые еще в предыдущем году на многочисленных банкетах произносили бесконечные речи, как бы испарились теперь и очистили место для революционеров. Арестов больших в это время не было, чтобы можно было этим объяснить их воздержание.
Несколько недель шли митинги. Полиция не вмешивалась совершенно. Вчера еще городовые арестовывали, избивали на улицах мирных граждан, а сегодня сами присоединялись к „крамольникам“, призывали к солидарной с рабочими борьбе. Вчера они были оплотом самодержавия, оплотом монархии, сегодня становились вольными гражданами, друзьями народа, врагами его врагов.
Такова логика революции. Не удивит, если завтра сыщики из охранного отделения, унтер-офицеры, служащие в жандармском управлении, чины департамента полиции забастуют. Революционная армия — это бесспорная сила, демократическая Россия — это факт. Что же удивительного, что к ним все льнут, что с демократией, и только с ней, все хотят связать свою судьбу.
Революция идет, идет неудержимо!
Буржуазная „Русь“ дает следующее описание одного из митингов: „Еще задолго до открытия собрания со всех сторон столицы подходили к зданию университета небольшие кучки людей. Тут были и курсистки, и студенты, и рабочие с женами, даже подростки… Плотно сомкнутыми рядами, сквозь которые нет силы пройти вперед, толпа, окружив кафедру, растет все больше и больше. К началу собрания не только зал, но и все окна его, столы и стулья уже заняты. Море колыхающихся фигур, гул толпы…“
И так почти каждый день. Трудно даже приблизительно сказать, сколько народу прошло через эту агитацию.
Начавшаяся в Москве стачка типографских рабочих, происходившие там столкновения с полицией, митинги на площадях не могли не отозваться на петербургских рабочих. „Союз рабочих печатного дела“ объявил трехдневиую забастовку сочувствия, которая очень дружно прошлая с 4 по 7 октября. Частичные забастовки начались и на заводах. Забастовал Семянниковский
Стачка быстро распространялась. Вся хозяйственная жизнь города замерла. Необходимо было создать для руководства стачкой более широкий и приспособленный аппарат, чем партийные организации. Результатом этой необходимости и явился Совет рабочих депутатов.
…Совет сделался больше чем стачечным комитетом, а вместо рабочего „самоуправления“ он стал руководителем всех боевых действий петербургского пролетариата в октябрьские и ноябрьские дни.
Не будь Совет учреждением, явившимся в результате долгой работы социал-демократии среди петербургского пролетариата, и не поддержи его во всей его деятельности партийные организации, никогда бы Совет не достиг той мощи и того влияния.
Массы с большим доверием относились к своим депутатам, которые были им постоянно подотчетны. Совет депутатов стал в Петербурге первой массовой организацией пролетариата на строго выборном начале. В партийной организации этого не было: конспиративные условия не давали возможности развернуться и создать действительно массовую организацию. Самые отсталые слои пролетариата смотрели на Совет как на свое учреждение, где все дела решают рабочие, а не „интеллигенты“.
Задачи, которые ставил себе Совет рабочих депутатов, можно сформулировать очень кратко: демократическая республика и 8-часовой рабочий день. За все время существования Совета не помнится ни одного случая, чтобы кто-нибудь из депутатов высказался против полной демократизации нашего государственного строя. А ведь в состав Совета входила очень разнообразная публика: наряду с высокосознательпыми рабочими крупных заводов были представители мелких мастерских, ремесленных предприятий. Одним только объясняется такое безусловное признание республики как ближайшей политической цели — глубокой ненавистью к существующему режиму и полной уверенностью в невозможности ждать чего-нибудь „сверху“. Этот „верх“ после особенно памятных петербургскому пролетариату январских дней рисовался в представлении всех как воплощение самого жестокого произвола, варварской азиатчины.
После кровавых событий 9 января 1905 года пролетариат стал в глазах всего населения главным деятелем революции. Буржуазный либерализм как бы совершенно исчез с арены. Либералы где-то заседали в своих союзах, выносили резолюции на съездах, но никто не ждал от них ни инициативы, ни сколько-нибудь имеющих значение выступлений.
Пролетарская борьба накладывала на все свой отпечаток: чиновники, инженеры, юристы, банковские служащие и даже профессора — все превратились в забастовщиков, все стихийно шли за пролетариатом, перенимая у него не только самый способ борьбы, но и тип его учреждений, как-то: стачечные комитеты, стачечные фонды и т. д.
Тут было не простое подражание уже созданным пролетариатом образцам. Неспособная к решительным действиям, затертая революционной волной буржуазная оппозиция льнула к силе, старалась хоть сколько-нибудь замаскировать свою дряблость.
Ждать от правительства было нечего, пока власть находилась в руках представителей старого режима; пока революционный народ не победил по всей линии, нечего было и мечтать об осуществлении народовластия.
В пятницу генерал Трепов писал: „Для народа не жалеть патронов“, а в субботу: „В народе созрела потребность в митингах“. Какая перемена за двадцать четыре часа! Вчера мы были зрелы только для патронов, а сегодня уже созрели для народных собраний.