Суд Рейнмена
Шрифт:
Павел сохранил набранный текст на жёстком диске, закрыл рабочую папку и отошёл к окну.
– А на ночь тучки стягиваются! — заметил он. — Хорошо хоть, днём было ясно!
Воскресенье Синдия проводила в чёрно-белой квартире Павла. Накануне, вернувшись от Ирины Андреевны, они поднялись к молодому человеку а утром не спешили прощаться. Синдия забежала к себе только на несколько минут, чтобы насыпать Джеймсу дневную порцию корма. Первую половину воскресенья они провели на морской прогулке. Павел взял напрокат огромную парусную шхуну, оплатив частную прогулку.
Шхуна
– Вот такие прогулки по мне, — сказал он. — А то с двадцатью потными туристами на тесном катере… И непременно у кого-то окажется ребёнок, который будет всю дорогу канючить: мороженое, пирожное, жарко, холодно, пить, писать; непременно затешется приятель экскурсовода с ведром горячей кукурузы, которую будет всем громогласно навязывать. Экскурсовод тараторит без умолку; кто-то из соседей под хмельком, кого-то укачало у всех на виду, какие-то дуры визжат, гогочут и чуть что орут «Ой!». Купаться в море лезут всем скопом, плещутся у бортов катера. Чтобы переодеться после купания, надо выстоять очередь возле единственной пригодной каюты а потом натягивать штаны в спешке, боясь, что следующий ввалится прежде, чем ты застегнешь «молнию». Брррр! Короче, на прогулки, которые предлагают в микрофон у ворот пляжа, я не ездок. Лучше переплатить, но ехать одному или со своей компанией.
– А ты хоть раз ездил на «морские прогулочки»?
– Один раз. Летом подхалтуривал, отложил денег и купил билет на двухчасовую экскурсию у одной из тех мадам возле Изумрудного пляжа. Потом десять раз пожалел. Помимо всего, что я тебе перечислил, я там ещё и измазал мазутом новую футболку, порвал о какую-то острую дрянь шорты и разбил колено о торчащий на проходе ящик.
– Да, не лучшие впечатления! — Синдия невольно рассмеялась.
– Хуже не придумаешь. Кстати, сейчас мы подходим к одному очень живописному месту, пляжу, до которого не добрались хиппи, неформалы или нудисты, так что там тихо, чисто и можно классно поплавать. Если хочешь полюбоваться красотами морского дна, тут есть полное снаряжение для подводного плавания. После купания к нашим услугам бар, две каюты люкс с душем и обед на верхней палубе. Ну, как? Ты не жалеешь, что поехала со мной?
– Я никогда не делаю того, о чём после жалею.
… Они всласть накупались и налюбовались красотами морского дна, потом смыли с себя под душем морскую соль и поднялись на верхнюю палубу, где уже был накрыт на троих обеденный стол. С ними обедал хозяин шхуны, давний друг отца Павла и Арины, высокий, крепко сложённый седеющий брюнет с открытым умным лицом. За столом быстро завязалась беседа: погода, туристы, литературные новинки, журналистика — «яхтсмен» был издателем двух информационно-аналитических еженедельников. Внезапно скрипнула дверь, и с лестницы на палубу вышло… Синдия не знала, как ей определить это существо. Лобастая чёрная голова с умными глазами под жёлтыми бровками и длинные сильные лапы явно принадлежали ротвейлеру. Но тело своей шириной почти сравнялось со столешницей.
Кое-как дотащив свои телеса до стола, собака шумно вздохнула, села рядом с хозяином и укоризненно засопела, глядя на Павла и Синдию.
– Вот ведь хитрюга, —
Синдия взяла со своей тарелки кусочек хлеба и опустила руку к полу.
Собака с завидной лёгкостью поднялась на четыре лапы, вразвалку подошла к Синдии, аккуратно взялась зубами за корочку, положила хлеб на пол, прижала лапой и стала не спеша, со смаком есть.
– Я взял её двенадцать лет назад, ещё сосунком, — сказал хозяин. — С возрастом она стала меньше двигаться, но аппетит не убавился. Если бы мы её не сдерживали, она жевала бы целыми днями. И при этом совершенно не капризничает, а ест всё без разбора.
– Вам ещё повезло, — ответила Синдия и рассказала о колли своей университетской подруги. Собака была невероятно избалована, и подруга значительную часть зарплаты тратила на изыски для своей четвероногой любимицы.
– Да, повезло. У неё есть ещё один талант: она безошибочно чувствует людей. На прошлой неделе я катал компанию «распальцованных», на каждого из них в милиции дело — от земли не оторвать. Один из них сунулся её погладить, а она отшатнулась и даже зарычала.
– Гав! — вмешалась собака, умоляюще глядя на стол.
– Понятно, — усмехнулся Павел, бросая ей кусок сыра. Собак поймала лакомство на лету, продемонстрировав удивительно для своего возраста крепкие зубы, и устроилась в боевой готовности рядом с креслом Павла, ожидая новых угощений и шумно переводя дыхание.
С прогулки Павел и Синдия вернулись снова в квартиру Павла, неправдоподобно просторную и прохладную. Павел попросил Синдию почитать уже отпечатанные на принтере главы его новой книги, пока он набирает следующие три главы.
Закончив чтение, Синдия снова вспомнила рассказ Ирины Андреевны о дворовых «бригадирах», напавших на Павла и предшествующий рассказ Антона о своём однокласснике, ставшем грозой шпаны. По словам Антона, шпана уже слишком хорошо знала его друга и сторонилась его.
Как ни странно, но Синдия не осуждала Павла за жестокость. Она могла себе представить ужас, боль и унижение четырнадцатилетнего мальчика, который узнал: негодяи, которые вымогали у него деньги, а потом чуть не искалечили, останутся безнаказанными и никто не защитит его от них. На смену растерянности пришла ненависть к малолетним «бригадирам» и твёрдая решимость научиться защищаться. И научился; уничтожил «дворовую мафию», задержал убийцу своего дяди и приструнил районную шпану. Разве этого мало? Что-то раньше Синдия не встречала ни одного человека, который мог бы похвалиться хотя бы одним из этих достижений.
– Не очень-то хотелось снова ворошить ту историю, — пробормотал Павел, отходя от окна и потирая ладонью висок. — Не люблю вспоминать, что когда-то я был слабаком и не смог даже сразу хорошенько врезать Тольке, чтобы он отвязался…
– Но потом ты даже чересчур ему врезал.
– Я не думал, что он сломает позвоночник, сил не рассчитал. У Тольки оказалась «финка», он ею чиркнул меня по руке, а я от боли взбеленился и швырнул его через спину, а он брякнулся прямо спиной на бордюр. Это вышло случайно, я просто хотел накостылять ему, а не калечить.