Суд
Шрифт:
Утром его пригласил к себе заместитель начальника главка Сараев, и был он отменно любезен, даже ласков.
— Дорогой Евгений Максимович, начинаем вашу подвижку вверх, — заговорил он весело и вместе с тем деловито, напористо. — На уровне нашего главка все решено — мы выдвигаем вас на пост начальника оперативно-диспетчерского отдела. Суть дела вы уже прекрасно знаете, а руководить этим отделом должен современно образованный и по возможности еще молодой и энергичный человек.
— Какой же я молодой? — усмехнулся Горяев, испытывая, однако, весьма
Сараев вышел из-за стола и, остановившись перед Горяевым, сказал, смотря ему в глаза:
— Евгений Максимович, у меня к вам только одна просьба: говорите мне всю правду… какой бы обидной она ни случилась. Обещаете?
— Мне кажется… я вообще лгать не умею, — сказал Горяев, тоже смотря в глаза Сараеву.
— Ну, и прекрасно! — Сараев вернулся за стол. — Анкетная справка на вас уже заполнена, и сейчас я передам ее замминистра Соловьеву. Он, наверное, захочет поговорить с вами, так что не отлучайтесь сегодня надолго.
К замминистра его позвали спустя час.
Пригласив присесть, Соловьев взял из папки бумаги:
— Горяев Евгений Максимович — точно?
— Да.
— Год рождения тридцать пятый?
— Да.
Переспросив его по всем основным анкетным данным, объяснив, что бумага с этими данными пойдет в такое место, где недопустима самая малая неточность, замминистра вернулся к графе «партийность»:
— Как вы понимаете, никто не может винить вас в том, что вы не вступили в партию, но хочу вас спросить, в порядке чистого любопытства: почему все-таки ваши пути с партией однажды не скрестились?
Не в первый раз Евгений Максимович слышал этот вопрос и знал, где и как следует ответить. На сей раз он решил вначале кольнуть замминистра:
— Ну все-таки партия для меня не прохожий, с которым можно встретиться или разминуться. Но не в этом дело…. До недавнего времени я вел, может быть, излишне свободный образ жизни холостяка… — Он помолчал и добавил с улыбкой: — Понимаю ваше недоумение, но это полная и искренняя правда.
Заместителю министра, как видно, его откровенность понравилась, он рассмеялся:
— Прекрасно, если расхождение только по этому вопросу… — Соловьев закурил сигарету и, выпустив дым вверх, проследил за ним и потом перевел внимательный взгляд на Горяева: — Но, между прочим, исправить сие не поздно. Ведь с холостяцкой вольницей, судя по справке, покончено?
— Я уже думал об этом, — тихо ответил Горяев.
— Так что я могу сказать… там, что этот пункт анкеты будет исправлен в самое ближайшее время?
— Но не завтра же? — улыбнулся Горяев.
— Ясно, ясно, — ответно улыбнулся Соловьев и подвинул к нему пачку сигарет. — Не курите?
— Спасибо… Как-то миновала чаша сия.
— А чаши иные? — без теки улыбки спросил Соловьев.
— Не знаю, какие вы имеете в виду… но какие-то не миновали, — тоже вполне серьезно ответил
— А такой тяжелой чаши, чтобы мешала работать, в руках не держите?
— Думаю — нет.
— Ваш тесть — знаменитый строитель Невельской?
— Я не люблю напоминаний об этом, — смотря в сторону, обронил Горяев.
— Это еще почему?
— Мне рассказывали про одного крупного военного, который женился на знаменитой балерине, и с того дня о нем говорили — не герой войны, а муж балерины, и в этой ипостаси он стал гораздо больше известен.
— О-хо-хо! Хо-хо! — смеялся заместитель министра. — Так вы, оказывается, тщеславный?
— Здоровое тщеславие, товарищ заместитель министра, не порок…
Горяев видел, что нравится Соловьеву.
— Ну что же, Евгений Максимович, будем считать неприятную процедуру законченной.
— Почему же неприятную? — удивленно улыбнулся Горяев. — Мне она весьма приятна.
— Когда ведешь такой, анкетный, разговор, хочешь того или не хочешь, в основе разговора недоверие. Вот вас, например, горячо рекомендовал Сараев, вы работаете у него в главке, он вас прекрасно знает, а я, говоря с вами, должен исходить из предположения, что Сараев в вас ошибается. В общем, я страшно не люблю такие процедурные разговоры с кандидатами на повышение. Наконец, скажу вам откровенно — довольно часто руководители среднего звена умышленно, чтобы разделить с нами ответственность за назначение, волокут своих кандидатов в наши кабинеты. — Заметив, что Горяев нахмурился, заместитель министра поспешно добавил: — Я Сараева в виду не имею, и я сам хотел на вас посмотреть. Ну ладно, разговор позади, и я думаю, что в понедельник вы можете перейти в свой новый кабинет.
— А куда, кстати, уходит прежний начальник отдела? — поинтересовался Горяев.
— Вы знаете, он уже в летах, все время болеет, до пенсии ему два года, и на это время мы переводим его, с сохранением оклада, в секретариат министра. Он уже не тянул, а руководство министерства считает ваш отдел своими глазами, ушами и руками.
— А ум не нужен? — рассмеялся Горяев.
— Что? А! — Соловьев тоже посмеялся. — Такие глаза, уши и руки, которые действуют без ума, нам не нужны. В общем, продумайте наиболее продуктивную работу отдела, помогайте оперативности всего министерства. Желаю успеха…
Ну что ж, в этот день Горяев мог считать, что избранный им образ жизни не так уж плох и, оказывается, совсем не мешает идти вверх…
Глинкина вела в камеру дежурная выводная — Галина Бутько, и он то и дело оборачивался к ней и повторял одну и ту же фразу: «Ой-ой, мой следователь теряет терпение, а я гуляю с такими красавицами!»
— Давай без самодеятельности, — строго сказала конвойная.
Два дня назад к ней в домик на окраине города, где она жила с матерью, утром пришла пожилая симпатичная женщина с чемоданом. Мать уже ушла на дежурство в больницу, и дверь незнакомке открыла она сама.