Судьба Илюши Барабанова
Шрифт:
Было первомайское утро — радостный праздник. Валя сбилась с ног: надо было успеть приготовить завтрак, погладить платье для Нади. На стуле висела косоворотка брата — успеть бы пришить пуговицу! Сам Митя, примостившийся на бревнышке под окном, разучивал на медной трубе марш. Он напряженно вглядывался в нотный листок, прилепленный к бочке, надувал щеки и время от времени извлекал из баритона рявкающие звуки. Труба, как удав, обвила его шею и грудь. Баритон оглушал всех в доме, но Митю боялись тревожить.
Музыкальные
Хорошо ли, плохо ли, а оркестр создали. Труднее всех пришлось Мите Азарову. Он считал, что, как секретарь ячейки, обязан показывать пример. Марш с трудом одолел, оставалось главное — «Интернационал».
Время подгоняло. Наскоро перекусив, Азаровы разошлись: кто в комсомольскую ячейку, кто в школу, а глава семьи — в губкомпарт: он был ответственным за первомайскую демонстрацию.
Уже солнце поднялось и заглянуло в окна Дунаевых. Петр Николаевич осторожно подошел к спящему Илюше и легонько тронул его за плечо:
— Вставай.
— Сейчас, — еще не понимая толком, куда его зовут, отозвался Илюша и стал одеваться.
— Кто там еще? — донесся из спальни сонный голос тети Лизы, и пружины матраца сердито заскрипели.
Дядя Петя не ответил и дал знак Илюше, чтобы и он молчал. Но тетя Лиза строго предупредила:
— Каретниковы в гости придут, не шляйтесь долго.
…На улице развевались над воротами красные флаги.
У заборов зеленела первая травка. Листья на тополях были крохотными, и потому казалось, будто деревья окутаны зеленоватой дымкой. Шумливые скворцы прыгали на ветках, дрались с воробьями за жилье.
Возле церкви Василия Блаженного встретили прислужника Степу. Он выходил из церкви усталый и, как видно, голодный.
— Здравствуйте, Петр Николаевич! Христос воскресе!
— Здравствуй, Степа. Что так поздно из церкви?
— Владыко убираться заставил.
— У всех праздник, а ты работаешь… Идем с нами на демонстрацию.
— Крестная заругает.
— А ты не бойся. Хочешь познакомиться с моим племянником?
Прищурив подслеповатые глаза, Степа поглядел на Илюшу и улыбнулся какой-то доброй мысли.
Илюше странно было видеть этого мальчика в простой сатиновой рубашке, подвязанной витым пояском. Сейчас он не был похож на ангела, как вчера, в часы пасхального богослужения.
— Вот с кем я тебе советую дружить, — сказал дядя Петя, когда Степа скрылся
Илюша подумал: «Как это может быть жизнь бесполезной? Почему?»
На центральных улицах — Московской, Ивановской, от Клуба коммунистов и Нардома двигались первые праздничные колонны с флагами самых различных форм и оттенков: от розового и нежно-алого до темно-вишневого, лишь бы цвет напоминал красный цвет революции.
В ту весну случилось так, что поповская пасха совпала с красным Первомаем. Два праздника встретились, как два врага, будто вышли на бой. Жители тоже разделились: одни поплелись молиться в храмы, другие с песнями высыпали на улицы.
Гремели духовые оркестры, церковные колокола гудели, словно пытаясь заглушить ненавистный праздник большевиков. Радостный шум первомайских колонн брал верх, и колокольный звон тонул в нарастающем веселье рабочего праздника.
Вот мимо Илюши промчался автомобиль. В его кузове стояли приютские дети в одинаковых рубашонках. Они размахивали бумажными флажками и кричали «ура». Потом кто-то бросил в толпу пачку листовок. Одна, порхая, опустилась прямо на плечо Илюши.
«Да здравствует Первое мая — заря пробуждения!»
Дядя Петя искал свою колонну, поднимаясь на носки и глядя поверх голов множества людей. И в эту несчастную минуту случилось такое, отчего Илюша растерялся. Навстречу дяде шел с раскрытыми объятиями тот самый рабочий Азаров, у которого Илюша украл хлеб.
— Петр Николаевич, дружище, что же ты совсем забыл нас?
Они обнялись. Илюша стоял, глядя в землю от стыда.
— Где работаешь? Все там же, в Губземлесе? А это кто с тобой?
— Племяш… Ни отца, ни матери нет, вот и приехал к нам.
У Азарова удивленно поднялись брови, но он не хотел выдать Илюшу.
— Так, так… — сказал он, пряча усмешку. — Попалась мышка в мышеловку…
— Да вы, никак, знакомы? — спросил Петр Николаевич с удивлением.
— Может, нет, а может, да… — неопределенно ответил Азаров и сказал, как видно, для Илюши: — Вот, братец ты мой, как в жизни бывает…
Илюша не смел поднять голову. У него покраснели щеки, и он, не выдержав, заплакал.
Петр Николаевич изумленно глядел на племянника.
— Все ясно, — объяснил Азаров, — у него глаза на мокром месте. Если такое дело, придется подарить ему революционный знак. — И он снял с себя красный бант, приколол его на рубашку Илюши.
Азаров спешил. Он простился с дядей Петей, взяв с него слово, что после демонстрации пойдут обедать к Азаровым.
Обыватели глазели на большевистский праздник, втихомолку посмеиваясь над бедностью нарядов шагавших в колоннах рабочих.