Судьба No. 5 (Любовь наотмашь)

Корсакова Татьяна Викторовна

Алиса кивнула, сползла с дивана:

– Решили новый магазин открывать.

– Да? – оживилась Мелиса. – А где?

– На Кутузовском.

– Круто!

– Вот и я считаю, что слишком круто, а Зинон думает иначе. – Она прошла в кухню, Мелиса направилась следом, спросила:

– А что думает ваш финансовый гений?

– Финансовый гений утверждает, что бутик на Кутузовском нам по зубам.

– Ну, если он так думает, значит, так оно и есть. – Мелиса принялась накрывать на стол.

– Да, вот только где взять четыре миллиона долларов? – вздохнула Алиса.

– Сколько?! – От удивления сестра чуть не выронила тарелку. – Слушай, а вы, часом, не ошиблись? Вы точно покупаете магазин, а не Букингемский дворец? Что за цены такие бешеные?!

– Недвижимость

в Москве стоит очень недешево. – Алиса забрала тарелку, поставила на стол. – Тем более – в центре.

– Но это же огромные деньжищи! У тебя есть четыре миллиона?

– Да ты что? – Алиса рассмеялась. – Откуда? Мы возьмем кредит. Ладно, не будем о работе, давай, наконец, ужинать.

Вечер получился славный и по-семейному уютный. Они поужинали, посидели часик-другой перед телевизором, потом решили, что Мелисе нет смысла ехать домой и стоит остаться ночевать. Уснули только под утро: полночи проболтали, как когда-то в далеком детстве.

* * *

Идти на юбилей к Ремизову не хотелось. Такая бессмысленная трата времени! Можно было бы поработать пару лишних часов на ниве банковского дела, а еще лучше, завалиться перед телевизором с бутылочкой пива. Но Ремизов был старым другом отца, и отказать ему Клим считал себя не вправе. Да и Даша настроилась на праздник, неделю носилась по бутикам, выбирала наряд, и, судя по ее довольному лицу, наконец нашла что-то сногсшибательное. Она такая, ей недостаточно просто красивой вещи, ей нужна именно сногсшибательная, такая, чтобы мужики истекали слюной, а женщины зеленели от зависти. Клим не знал, хорошо это или плохо. По большому счету, ему было все равно. У него выработался иммунитет на сногсшибательное, скорее всего, именно стараниями Даши. На данном этапе его намного больше волновал вопрос, успеет ли она собраться вовремя, потому что, как всякий деловой человек, он терпеть не мог опозданий.

Даша на сей раз не подвела, к его приезду была в полной боеготовности. Даже привычный к сногсшибательному Клим при виде ее застыл на пороге с открытым ртом, точно он не солидный бизнесмен, а какой-нибудь мальчишка. Даше всегда удавались «выходы в свет», но сегодня она превзошла саму себя. Русые волосы, уложенные в высокую прическу античной богини, сияющие глаза, чувственный рот и то самое платье. Платье стоило особого внимания, до такой степени оно было сногсшибательным. Золотистый атлас обтягивал фигуру, словно вторая кожа, подчеркивал все выступы и впадинки, оттенял сочный греческий загар. А декольте в нем было таким глубоким и таким соблазнительным, что даже святой не преминул бы в него заглянуть. Клим не был святым, он был нормальным мужиком с нормальными, здоровыми инстинктами, и время еще позволяло изучить в подробностях, как устроено сногсшибательное Дашкино платье. Он уже настроился, он уже руки протянул… и тут же по этим рукам получил.

– Климушка, помнешь, – сказала соблазнительница с коварной усмешкой.

– Не помну, я осторожно. – Он повторил попытку, но Даша проявила неожиданную твердость.

– Потом, – мурлыкнула она, целуя Клима в щеку, – все потом, Климушка. Если будешь вести себя хорошо, я даже разрешу тебе его порвать!

Мысленно представив, как будет рваться Дашино платье, Клим застонал.

– До «потом» я могу и не дожить, – проворчал он, пряча руки в карманы, от греха подальше.

– Доживешь, Климушка. – Даша победно улыбнулась, обвила его шею руками, прижалась своим золотисто-атласным телом. Негодница…

Ремизов отмечал юбилей с размахом, на весь уикенд снял загородный пансионат со всеми потрохами: рестораном, бассейном, теннисными кортами и коттеджами. Чтобы почтенной публике было где и повеселиться, и освежиться, и размяться, и отоспаться после ночных буйств. Это только с виду Борис Иванович – человек чопорный и солидный, но знающие и особо приближенные лица поговаривали, что в последнее время Ремизов разительно изменился. Целый год после смерти горячо любимой супруги он носил траур, вел жизнь аскета и затворника, а потом точно с цепи сорвался, пошел вразнос. Аскезу заменили ночные катания

на катере по Москве-реке в компании веселых ребят, легкомысленных моделек и цыган с медведями, кутежи в ресторанах, один раз даже пьяная драка – в общем, седина в бороду, бес в ребро. Друзья и родственники к выкрутасам Бориса Ивановича сначала относились с пониманием и даже некоторым сочувствием, а потом не на шутку испугались, попытались его образумить и охолонить. Но Ремизов был не из тех, кого можно так просто притормозить. Привыкший жить своим умом, от вразумителей он поначалу просто отмахивался, а когда те стали проявлять излишнюю настырность, разбушевался не на шутку, поговаривали, даже завещание в сердцах переписал. Вразумители сразу попритихли – ссориться с Ремизовым никто не желал. Дети для проформы пообижались, а потом оставили папеньку в покое, только бы тот сменил гнев на милость и не урезал, чего доброго, им финансирование. А Борис Иванович угомонился так же внезапно, как до того сорвался с катушек. Продал катерок, разогнал цыган и медведей, послал веселых ребят и моделек куда подальше, снова переписал завещание и зажил с чистого листа. А все оттого, что у него появилась новая пассия, и не какая-то старлетка, а женщина зрелая, опытная и финансово независимая. Шептались, что пассия эта – та еще штучка, покруче всех его предыдущих любовниц, вместе взятых, и что ждать от нее можно чего угодно, начиная от марша Мендельсона и заканчивая долговой ямой. Вот такая роковая женщина. Даже Клим, особо не вникающий в светские сплетни, заинтересовался этой загадочной дамой. Скорее всего, большая часть того, что про нее рассказывают, пустые домыслы, но и оставшегося вполне достаточно для полноценной интриги. А тут и случай подходящий подвернулся – юбилей. Уж конечно, Борис Иванович не обойдет вниманием свою даму сердца, пригласит ее на именины.

Еще не успев до конца додумать эту мысль, Клим усмехнулся. Эка, куда его занесло! Чужими сердечными подругами начал интересоваться. Может, и у него та же история: седина в бороду, а бес в ребро? Да нет, вроде бы и седины пока не наблюдается, и бороды он не особо жалует. А бес? Бес стоит за плечом всякого мало-мальски уважающего себя мужчины. Что ж это за мужик – без персонального беса?

* * *

– Зинон, ну сколько можно? – спросила Алиса с мольбой в голосе. – Мы же опоздаем.

– Не опоздаем, красотуля! – Зинон отшвырнула маленькое черное платье, сунула в мундштук сигарету, плюхнулась на кровать. – Совсем, блин, нечего надеть!

Алиса обвела взглядом царивший в комнате кавардак, пожала плечами. Ничего себе, нечего надеть! Дюжина вечерних платьев, еще столько же костюмов, горы туфель и босоножек – все это ее эксцентричная подруга притащила с собой в пансионат.

– Я должна быть сногсшибательна! – Зинон нервно затянулась сигаретой.

– Ты сногсшибательна, – убежденно сказала Алиса. – Только поторопись. Ну, надень вон то платье. – Она кивнула на дымчато-черное, практически невесомое платье на серебряных бретельках. Оно тебе очень идет.

– Идет. – Зинон печально кивнула. – Но Борис меня в нем уже видел на Восьмое марта.

– Тогда, может, вот это? – Алиса взяла в руки что-то шелковое, пурпурно-красное.

– Это?! – От возмущения подруга поперхнулась дымом. – Оно же цветное, красотуля!

– А зачем тогда ты его покупала?

Зинон пожала смуглыми плечами:

– Хотела поэкспериментировать с имиджем.

– И что?

– Что – «что»? Решила, что в моем возрасте поздно менять вкусовые пристрастия. Пожалуй, я остановлюсь вот на этом…

Платье было красивым и одновременно эпатажным, как раз в духе Зинон. Ясное дело, черное, длиной до щиколоток, наглухо закрытое спереди, но с безумным вырезом сзади. И сама Зинон выглядела в нем просто убийственно: тонкая, смуглая, хлесткая – смесь пантеры и гремучей змеи.

– Ну, как?

– Твой банкир будет сражен наповал!

– Хорошо, да? Ну, скажи, что хорошо! – Зинон сунула ноги в туфли на нереально высоком каблуке и стала еще сантиметров на десять выше, покрутилась перед зеркалом, спросила озабоченно: – А лопатки не торчат? Хребет не слишком выпирает?