Судьба педераста или непридуманные истории из жизни…
Шрифт:
– Так, ладно, хватит! – вдруг оборвал всех генерал и спокойно посмотрел на Лобова. – Как тема диссертации звучит, а?
– Пока точно не ясно, товарищ генерал. Пока собираю материал, чтобы…
– Что? Ты чего несёшь, подполковник? Как можно собирать материал, не зная темы? Ты что за околесицу несёшь, а? – и генерал опять взорвался от хохота. – Ладно, пошли, – генерал развернулся в сторону своего подъезда и, продолжая громко смеяться, пошел со своим замом по плацу, на котором как неприкаянный остался стоять по стойке «смирно» подполковник Лобов.
А тем временем Макеев продолжал стажироваться. Он по-прежнему
Гиви Автондилович доедал свой суп и слушал очередные бредни подполковника Лобова относительно будущей диссертации на тему, которую он никак не мог сформулировать. Народу в столовой было немного, но и свободные посадочные места быстро занимались преподавателями, у которых было не так много времени, отведенного на обед. Кормили неплохо, сытно и недорого. Выбора блюд практически никакого, но порции были большие и ежедневных повторов в меню не наблюдалось. С продуктами в городе, как впрочем, и в стране было не очень, если не сказать больше – очень не очень. Брежневские времена всем запомнились пустыми прилавками, сплошной говорильней и коммунистическими лозунгами. Но жить было весело, интересно.
– Ладно, Коля, подскажу я тебе одну тему по юриспруденции, которую ещё никто не брал, – профессору Харцекашвили так осточертел пустопорожний трёп Лобова, что он готов был в него чем-нибудь запустить, лишь бы тот заткнулся. Но Гиви Автондилович сдержался и, более того, решил посмеяться над Лобовым.
– Так, я готов, – Лобов наклонился поближе и внимал каждому слову профессора с таким трепетом и такой преданностью в глазах, что вначале могло показаться что-то трогательное, например, беседа адвоката с заключенным, или умирающего больного с доктором, или…
– Пиши, – Гиви Автондилович медленно-медленно произнес свою знаменитую фразу, вошедшею во всемирную историю глупости, – Роль звонка в процессе обучения.
– Роль звонка в процессе обучения, – повторил Лобов и посмотрел в окно, продолжая нашептывать чудесные слова.
– А в скобках добавишь «Правовые теоретико-методологические аспекты». Понял? – профессор говорил серьёзно, и лишь маленькие искорки сверкали в его хитрых и умных глазах, но этого Лобов заметить и понять просто не мог. – Первая специальность! – Гиви Автондилович поднял вверх указательный палец и многозначительно посмотрел на Лобова.
– Понял, с меня бутылка! – обрадовался Лобов.
– И не одна, – заметил не без ехидства профессор Харцекашвили.
На следующий день информация дошла по своим каналам до начальника училища. Теперь, когда Лобова кто-либо видел в окне или ещё где-то, то разговор переключался на его научную деятельность и перспективу учёного-правоведа. Стоит, однако, заметить, что ироничность, с которой профессор рассказывал сослуживцам о беседе с Лобовым в столовке, была воспринята не всеми однозначно. Находились доброжелатели, осуждавшие
Генерал поступил мудро, отдав приказ о назначении подполковника Лобова Николая Михайловича начальником учебного отдела новосибирского училища КГБ СССР. Но вначале он созвонился с начальником ленинградского института повышения квалификации работников КГБ генералом Тыгой.
Тыга Василий Пантелеевич, 1917 г.р., украинец, и т. д., и т. п. был закадычным корешом генерала Дергачёва. Вместе учились, вместе воевали, вместе отдыхали. Друзья всегда помогали друг другу и теперь, когда терпеть у себя Лобова генерал не мог и не хотел, он решил разыграть сильную карту, памятуя о Васькиной шутке в санатории, когда тот его столкнул в море на глазах у всей семьи прямо в одежде… Тогда смеялись все, даже Дергачёв, а теперь он ехидно потирал ладони, предвкушая ответную реакцию друга после его знакомства с Лобовым.
Лобов переехал к новому месту службы и встретил там своего закадычного друга Макеева. Именно Макеев стал первым распространителем слухов о гениальности и научной перспективе подполковника Лобова.
Первый сон
У меня у брата есть кофточка, которая мне как раз, а вот евонной жене даже, извиняюсь, только в качестве платочка или тюлечки на поясницу…
Гриша лежал на диване, и было не понятно: он, вроде бы спал, а вроде бы и нет? В тёмно-коричневых глазах, не выражавших практически ничего, кроме накопившейся с годами усталости, не было ничего такого, что могло бы натолкнуть на рассуждения хотя бы о ходе мыслей. А мысли-то, поверьте, были…
Гриша лежал поперёк дивана и включенный телевизор нисколько ему не мешал. По ящику гоняли одну рекламу на НТВ, и лишь изредка проходил сюжет какой-нибудь передачи, но кричащая, агрессивная и бестолковая реклама мешала сосредоточиться, и создавалось впечатление, что весь телеэфир был адресован либо дебилам, либо домохозяйкам, которые никогда ранее и не подозревали, что в мире существует лишь одна марка стирального порошка, способная вывести без чьей-либо помощи, быстро и практически даром, любые пятна… Или что есть только одна зубная паста, удаляющая и налёт, и кариес, и отбеливающая, и освежающая и что-то там ещё, и что самое важное – по удивительно низкой цене, даже для безработных и пенсионеров.
А между тем Грише предстояло жениться. Его невеста Рива была существенно моложе, и надо было бы навести справки о характере и здоровье, о семье, о вредных привычках, о том, что всегда всплывает уже после помолвки, но, как говорится, тогда уже ничего, ровным счетом НИЧЕГО поправить нельзя.
Гриша был обречен на брак с Ривой, о которой он ещё и не догадывался, но которая проживала с ним в одном городе, и которая, как это часто бывает, даже и не предполагала о существовании завидного жениха без вредных привычек, ведущего размеренный образ жизни.