Судьба под черным флагом
Шрифт:
Все кончилось так же резко, как и началось. Двое в полицейской форме мешками лежали на лестничной площадке, в ушах затихал звон, а Дабл-ю-ди, упавший на одно колено, прижимал ладонь к левому боку, и из-под ладони уже расползалась красная клякса.
— Быстро, — сказал Бак, поднимая Дабл-ю-ди и закидывая его руку себе на плечо, — уходим, забирайте оружие и необходимые вещи. Мы в машину.
Опережая их, в разбитую дверь стрелой метнулась одуревшая от грохота
— Ах ты! — воскликнула Бланш, — ну погоди у меня, мерзкая тварь!
И, цапнув со стола поводок, выскочила вслед за болонкой.{21}
Анна проснулась от грохота запоров, топота ног и брани. Через окошко лился утренний свет, а в коридоре стало тесно от красных мундиров.
— Анна, — перекрыл шум знакомый голос, — Ан-на!
Она рванулась к решетке, и замерла в двух шагах от нее, вспомнив о ночной гостье и заключенном с ней соглашении. Рука потянулась к груди, где висел медальон, подаренный Джеком. Вещичка была не из добычи — Джек честно купил ее у ювелира на Провиденс, еще тогда, до суда, до «Нептуна»… в той, прошлой жизни. Рука схватила пустоту: медальон исчез. Анна вдруг успокоилась, поняв, что пути к отступлению нет.
Джек был страшен. Глаза, налитые кровью, с набрякшими веками и темными кругами, многодневная щетина вместо обычной гладкой выбритости, глубокие складки вокруг рта, спутанные колтуны в волосах. Цветные щегольские ситцевые штаны и рубаха засалены и обтрепаны до неузнаваемости. За одну ночь Рэкхем словно постарел на десять лет, похудел и осунулся. Руки, вцепившиеся в решетку камеры, дрожали.
— Анна, — голос сорвался кашлем, — меня уводят. Эти чертовы отродья уводят меня, чтобы повесить, как собаку! Любимая, ты слышишь!
Анна смотрела себе под ноги. И, не смея поднять глаз на Джека, медленно сказала:
— Джек, если бы Вы дрались, как мужчина, Вам бы не пришлось умирать, как собаке.{22}
Коснуться рук. Еще раз, один последний раз, целовать пальцы, провести ладонью по впалой щеке, такого близкого, такого родного человека, которого видишь, может быть, в последний раз…
Анна отвернулась и ушла в свой угол, усевшись на охапку тростника, служившего ей постелью. Она не обернулась даже тогда, когда к бряцанию амуниции, разговорам и похабным шуткам добавился еще один звук: тряслась толстенная решетка, прутья которой Ситцевый Джек сжал до побелевших костяшек… Рэкхем молчал, лишь с потолка сыпалась каменная
Через несколько мгновений «омары»{23} опомнились, навалились кучей, отлепили пальцы от решетки, наддали поддых, рывком подняли на ноги, увели прочь…
Когда последний солдат исчез за дверью, Анна легла на спину, закрыла глаза. Наверное, стоило молиться, но женщина давно уже не верила ни в Бога, ни в рай с адом, ни в морского дьявола.
Поэтому ей просто показалось, что она уснула. И во сне разлетелась миллионами дождевых брызг, вставших радугой от края до края мира.{24}
«Форд»{25} подпрыгивал на неровной дороге. Бонни задремала, и ей даже успел присниться какой-то сон, в котором она бесплотной тенью летела над морем, а внизу на волнах качался корабль, с высоты казавшийся маленьким и будто игрушечным. Кто-то стоял на корме и махал Бонни шляпой с полощущейся на ветру длинной лентой…
Машина затормозила, и женщина проснулась.
— Машина Метвина-старшего, — сказал Клайд, подруливая к обочине, — сейчас выясним, где его сучонок шляется.
В открытое окно дунул порыв пахнущего водорослями морского ветра, хотя от океана их отделяло не меньше трехсот миль.
— Хей, отец, мы твоего Генри потеряли, — крикнул Клайд, высунув голову из окна машины, — он к тебе не заезжал?
Вместо того чтобы ответить, старик вдруг стал пятиться за свой грузовик, а вместо него на дороге появились два незнакомых человека в форме полиции Луизианы.
Не страшны мне Бог и черт, кровь моя в часах течет. Ставьте парус!— Засада! — воскликнул Клайд, хватая обрез, лежавший под сидением, и пинком распахивая дверь машины.{26}
Анна поправила непослушную рыжую прядь, выбившуюся из-под берета{27}, взвела курок револьвера, вдохнула атлантический ветер, сдувающий прочь тяжелый запах луизианских болот, слизнула с губ горькую океанскую соль и улыбнулась.
Они ни о чем не жалела. Ведь отдать всю непрожитую жизнь за то, чтобы еще четыре года быть рядом с любимым — это не так уж и дорого.