Судьба штрафника. «Война всё спишет»?
Шрифт:
Ели до отвала, пили до упаду, пели до хрипоты. Мне показалось странным, что учительницы вели себя довольно развязно с опьяневшими ребятами и несколько настороженно со мной. В разговоре они задавали иногда такие вопросы, на которые отвечать было нельзя. Но подвыпившие ребята как будто старались переговорить друг друга, выбалтывая все о нашей теперь уже части, ее назначении, нашем маршруте, о себе. Их будто черт подталкивал блеснуть своей осведомленностью.
Заметив, что я нетерпеливо ерзаю, девушки подскакивали ко мне, садились на колени, лезли целоваться. Пьяное лицо Володи Павлова закаменело, налилось кровью,
На столе был вчерашний беспорядок, стояла пустая четверть, остатки жирной застывшей баранины. Мы вышли на улицу умываться. Ледяная вода и уличный холод выгоняли последний хмель из ребят. «Молодожены» умывались над тазом в доме, поливая друг другу. Мы принесли дров, растопили печку. Несколько притихшие девчата разогревали пищу. С похмелья ребята не очень ели, я же уплетал аппетитные куски. Подогрели бак с бельем, и девушки после завтрака принялись за стирку. Тем самым было решено остаться здесь еще на сутки.
После стирки девчата с Минченко и Павловым ушли в село. Вернулись они довольно быстро и принесли самогон, купленный у знакомого учительницам местного жителя. Как после выяснилось, к учительницам в селе относились, как и к нашим незнакомым им ребятам, на что, конечно, никто не обратил внимания.
Днем по большаку надсадно выли автомашины, стороной гнали скот, проходили обозы — все на восток. Пролетела немецкая «рама». Учительницы приготовили мясной обед. Опять пили, опять пели, но к вечеру начал быстро нарастать грохот приближающегося боя. Я потребовал немедленно уезжать, но «молодожены» энергично запротестовали, учительницы уговаривали переночевать. Все решил Куриченко:
— Хватить пьянства и блядства! Хотите к немцам попасть?
Мы впрягли лошадей, прихватили остатки вареного и жареного мяса, простились с недовольными учительницами. Ехать ночью было тяжело, колдобин не было видно, и повозку бросало так, что того и смотри перевернется — благо мы не могли вылететь из нашей кибитки. Правили лошадьми по очереди.
От лошадей валил пар, они выбивались из сил. На рассвете остановились у колодца в каком-то селе. Во дворах виднелись машины и подводы, ходили часовые. Мы заехали в свободный двор. Из двери выглянул бородатый хозяин в накинутом на белье полушубке и вновь спрятался.
Распрягли лошадей, у хозяина набрали для них сена. Всей гурьбой ввалились в избу. Хозяйка уже возилась у печки, ставила чугунок с картошкой. Хозяин сидел у стола, курил. С печки любопытными глазенками смотрели Детские головки. Петя Пономарев принес котелки с жареным мясом. Тогда хозяйка сняла чугунок, выплеснула воду и начала чистить картофель. Я сел помогать ей. Очищенный картофель она порезала, положила в чугунок, залила водой. Когда картофель был почти готов, она бросила в него измельченный лук и жареную баранину.
Хозяин расспрашивал ребят, далеко ли немец, вздыхал, говорил, что не думал и не гадал, что немец так
— Если немец придет, как жить? — задавал он безответный вопрос. — Картошки осталось мало. Проезжают эвакуированные, голодные, измученные. Как не накормить?
Место сбора нашего УВПС было в Старом Осколе. Отдохнув на соломе на глиняном полу в приютившем нас домике, обсушившись и дав отдохнуть лошадям, мы, расспросив, какой дорогой ехать к Осколу, тронулись в путь. Комендант села буквально нас выпроводил, так как в селе размещался штаб какой-то крупной воинской части и нам нельзя было здесь останавливаться.
Шел уже настоящий снег, хотя земля еще не промерзла, и это было мучением для нас и для лошадей. Дорога была разбита, вся в колдобинах, наполненных снежноледяной кашей. Лошади выбивались из сил, и нам приходилось брести по обочинам дороги. Населенные пункты были заняты войсками, и нам не разрешали останавливаться даже для того, чтобы обсушиться и обогреться, дать отдых лошадям и накормить их. Корм для них (сено и зерно) приходилось клянчить у председателей колхозов, а иногда и воровать, так как весь фураж уже был реквизирован расквартированными здесь частями.
Голодно стало и нам. Мясо кончилось, стада уже не попадались, ящик лярда, который приелся и стал для нас отвратительным, быстро таял. Стало трудно доставать хлеб — военные неохотно делились, а местное население не продавало, чувствуя, что и для них наступают голодные времена. Заболел Куриченко. Он был старше и слабее нас, и простуда взяла над ним верх. Его уложили в повозку на сено и укутали всем, что было: одеялами, мешками, брезентом. Он температурил, глухо кашлял, но оставаться во встречающихся нам медсанбатах не хотел, глотал аспирин, кодеин и еще что-то, что давали медсанбатовцы. Его старый товарищ Минченко делал все возможное и невозможное для своего друга, даже где-то раздобыл бутылку коньяка. В то время мы не знали, что это за питье, но Федор регулярно принимал перед едой глоток-другой.
Наконец, мы добрались до Старого Оскола. Остановились в первом домике на окраине, но в нем было тесно: у хозяев была большая семья и жили эвакуированные. Так было во всех домах. Мы упросили взять в теплую комнату Федора Куриченко, а сами с лошадьми разместились в коровнике.
Минченко и Павлов пошли на станцию, чтобы у коменданта узнать, где сосредотачивается наше УВПС, а мы пошли посмотреть на пассажирский поезд, свалившийся с высокого откоса при бомбежке. У основания насыпи лежали в беспорядке остовы сгоревших товарных и пассажирских вагонов. Мы нашли один мягкий вагон, в котором уцелели местами обивка и занавески, принялись обдирать их и тут же меняли свои не первой свежести портянки.
Спустя некоторое время к дворику, в котором мы остановились, подкатил пикап, из него вылезли Бухно, Минченко и Павлов. Мы усадили в машину больного Куриченко, и он поехал в больницу. Мы, собрав вещи, погрузились в подводу, запрягли лошадей и поехали к месту сбора нашей части. Там мы встретились с управляющим Красновым и другими итээровцами, теперь имеющими воинские звания, но еще не экипированными в военную форму со знаками различия. По инерции среди нас продолжались гражданские взаимоотношения.