Судьба штрафника. «Война всё спишет»?
Шрифт:
Раздался ужасный взрыв. Мост, кажется, приподняло на стойках и вновь опустило. Взрыв оголил всю речку, подняв высоко вверх воду и песок. Оконные стекла в нашем двухэтажном доме под горой вылетели. Из дома выскочили все, кто был, стали разбегаться, смотря на небо, ведь так могла рваться только авиабомба. Мне было и смешно, и страшно, и стыдно за свое детское любопытство.
Все сочли, что это взорвалась плавающая речная мина, поставленная против бронекатеров и подводных лодок, а я предпочел никого не разуверять.
Однажды к мысу, на котором
Хорошее было у нас место дислокации! Река, горы, лес, поле — все вокруг нас. Я регулярно снабжал кухню рыбой, и она уже не казалась такой вкусной, как первый раз.
Но вскоре вновь пришел приказ о нашем перебазировании, мы поднялись на горную равнину, которую пересекало шоссе, идущее на Вену. Здесь проходила демаркационная линия с американцами.
Наша рота разместилась в богатом кулацком дворе, стоящем возле рощи, обособленно от хутора. На подворье находились большой дом, конюшни, овин и много других хозяйственных построек. Отсюда открывался красивый вид на холмистую местность, изрезанную оврагами, заросшими лесом. Языки лесных массивов выползали из оврагов на поля, образуя живописные перелески, куртины. Май буйствовал на полях и в лесах — все имело первозданную свежесть, было обмыто теплыми дождями.
Рота несла службу на КПП на шоссе, проверяя всех, едущих в Вену. У шлагбаума дежурили два наших солдата и один американский.
Один из наших солдат стоял чуть не навытяжку у закрытого шлагбаума, а второй с автоматом лежал на обочине. Если приближалась машина, нужно было с автоматом строевым шагом подойти к ней, проверить документы, осмотреть автомобиль. Затем второму солдату подавалась команда пропустить машину, и он поднимал шлагбаум.
Американский солдат поступал иначе. Он все время лежал на бровке дорожного кювета с привязанной к ноге веревкой своего шлагбаума. Если ехала машина, он, не затрудняя себя, лежа поднимал ногу и открывал шлагбаум, не проверяя документов.
Нас поражало поведение американских солдат. Однажды на дежурство заступил американец, говоривший по-русски. Его предки были выходцами из России, он даже жил в Москве, правда, не в нашей, а в американской. Он-то и рассказал нам, что в американской армии солдаты вольнонаемные, и поэтому они не очень уважают кадровых офицеров и не всегда соблюдают субординацию.
Он же показал, что ему принесли на обед. Котелок был разделен на четыре отделения: суп, гуляш, кусок бисквита, сок манго и плитка шоколада. Наши солдаты спросили:
— У вас сегодня праздник? Наверное, поэтому такой обед?
— Какой — такой? Обычный.
Как-то Пыпин при смене дежурных на КПП обратил внимание, что на
Однажды я бродил по перелеску, собирая грибы, и увидел выходящего их глубокого оврага военного. Первой мыслью было, что это скрывающийся немец или власовец. Но этот человек был чисто выбрит, опрятно одет, с охотничьим ружьем.
Подойдя ближе, я увидел знаки различия американского офицера. Он приветствовал меня и что-то начал говорить. Естественно, я ничего не понял. В итоге я привел его в наше расположение. Собрались офицеры, старшины. Американец что-то просил, показывал, изображал. С трудом удалось понять, что ему нужна лошадь.
Я сказал об этом командиру роты.
— Ого, чего захотел! — воскликнул Сорокин. — Лошадь ему!
Американец, видимо, что-то сообразил, увидев реакцию Сорокина, и показал на пальцах и, жестами, что он поедет на лошади в свое расположение, а потом сразу ее вернет.
— Ладно, проверим. Приведите мою лошадь! Не вернет — я сам накажу себя за доверчивость.
Крапивко привел коня Сорокина — гнедого красавца со светлыми гривой и хвостом. Американец рассыпался, как мы поняли, в благодарности, вскочил в седло, помахал рукой и уехал. Сразу было видно, что наездник он отменный.
Все считали, что лошадь и седло потеряны безвозвратно. Но на следующее утро приехал американский солдат, говорящий по-русски, вернул лошадь и седло и пригласил всех офицеров в свою часть на ужин.
У офицеров начался переполох. Ординарцы стирали им гимнастерки, надраивали до блеска сапоги, подшивали воротнички, гладили, чистили. Офицеры вытащили в сарай ванну, нагрели в бочке из-под бензина воду и по очереди начали мыться, бриться, стричься.
Ваня Живайкин потом мне рассказывал об этом приеме-ужине.
Гостей у КПП встретил солдат, владеющий русским языком, и проводил их в часть. Американские офицеры высыпали на улицу, построились в один ряд вдоль дорожки к входу в дом. Наши офицеры во главе с Сорокиным пошли вдоль этого ряда, жали каждому руку. Последний в шеренге гостеприимным жестом пригласил их войти в дом. Там уже были накрыты столы. Все расселись. Из другой комнаты вышли девушки и уселись рядом с американцами.
Американский старший офицер спросил у Сорокина, где их дамы, почему их не привезли. Затем сказал что-то, и американские офицеры повели своих девушек вокруг стола и посадили рядом с нашими, а сами сели напротив. Начались тосты за Победу, за дружбу, за русских победителей.
Пили виски и коньяк. Девушки не отставали. Напитки наливали в большие рюмки, чуть прикрыв дно.
Когда был переведен на русский язык тост «За русских победителей!» — все поднялись. Встали и наши офицеры, но рюмки в руки не взяли — Сорокин приказал.