Судьба высокая «Авроры»
Шрифт:
Крейсеры, не сбавляя скорости, пересекли загадочную цепочку фальш-огней…
За ночь в «Аврору» было выпущено семнадцать вражеских мин, но попаданий не было.
Когда тающие сумерки, слизывая звезды, расступились, сбавили ход. Погони не было. Заработали помпы, выкачивая воду из затопленных отсеков. Изрешеченные осколками трубы «Авроры» выпускали дым не только вверх, как обычно, — темные струи вырывались и по бокам.
На палубу вышли несколько машинистов и кочегаров и с трудом узнали свой обгорелый, в зияющих пробоинах корабль. Да и сами они были в мазуте, в угольной пыли,
Машиниста Богаевского — он провел возле машин бессменно двадцать восемь часов — качало от крайней вымотанности.
Возле шестидюймового орудия, испещренного осколочными зазубринами, сидели артиллеристы Дмитриенко и Зиндеев. У Дмитриенко была перевязана голова, у Зиндеева — левая рука и шея. Зиндеев заметил, что к стволу пушки прилип клок человеческого мяса вместе с лоскутом тельняшки. Дмитриенко проследил за взглядом товарища, глухо сказал:
— Все, что от Акима осталось. Нет больше Кривоносова…
— Многих нет, — угрюмо добавил дальномерщик Храбрых, который и сам чудом уцелел. Взрывная волна выбросила его за борт. Ухватившись за штаг, Храбрых висел за бортом, чувствуя, что силы его покидают и смерть в клокочущей бездне неизбежна. Однако судьбы людские неисповедимы. Сильный толчок, накренивший «Аврору», бросил обреченного не в пучину, а на палубу. Сигнальщик отделался ушибом…
Лишь утром подобрали всех погибших. «Один из убитых нижних чинов был найден без головы, рук и ног, у другого в груди была гильза» [7] . Всего погибло пятнадцать человек. Выбыло из строя раненых более восьмидесяти.
7
Исторический журнал крейсера I ранга «Аврора», с. 98. Журнал хранится в корабельном музее.
Цусимское побоище было позади. Впереди была неизвестность.
В Южно-Китайском море хоронили Евгения Романовича Егорьева. Отец Георгий раскачивал благовонное кадило. Приспущенные флаги не шевелились. Ветра не было.
Застопорили машины. По наклонным доскам плавно спустили в воду запаянный цинковый гроб.
Командир корабля, отдавший сорок лет морю, погрузился в него, чтобы остаться в его глубинах навсегда. Море было его судьбой, его жизнью; море принесло ему смерть, приняло в свою пучину.
«Аврора» отсалютовала семью выстрелами. На палубу вышли офицеры и матросы: Андрей Подлесный с забинтованными руками, раненые артиллеристы Зиндеев и Дмитриенко, дальномерщик Храбрых, осунувшийся и постаревший за минувшие сутки лейтенант Дорн, судовой врач Владимир Кравченко, оставивший ненадолго перевязочную, капитан II ранга Небольсин с повязкой на голове, понурый, с запавшими глазами и ожогом на лице младший инженер-механик Малышевич. Скорбно стоял и контр-адмирал Энквист, безвольно поникший, с невидящими, застывшими глазами.
15 мая контр-адмирал перенес свой флаг с «Олега» на «Аврору», так как «Аврора» после сражения оказалась в лучшем состоянии. Вместе с Энквистом перешел на крейсер и его штаб.
Адмирал ничего не знал о судьбе других уцелевших
«Во время боя «Олег» и «Аврора» находились в сфере огня наших 3-й и 4-й эскадр, и на них начался пожар. Возможно, что эти суда спаслись, но, во всяком случае, они надолго потеряли свою боеспособность».
Утверждение японского адмирала было близко к истине. Ведя бой с противником, пятикратно превосходящим по численности, оба крейсера получили тяжелые повреждения. На «Олеге» пять отделений наполнились водой. Изранена была и «Аврора».
Командир «Олега» считал, что крейсеры чудом не затонули. Ведь бортовой брони у них не было, а тонкая броневая палуба — велика ли защита?!
О таких кораблях говорили: «Руки в перчатках, а тело голое».
Словом, после Цусимской баталии корабли не смогли бы выдержать серьезного боя. Это сознавали, пожалуй, все: от скромного трюмного до честолюбивого Энквиста. Успокаивала надежда: а какой, собственно, может быть бой в нейтральных водах? До Манилы оставалось не более ста миль.
И вдруг впереди увидели дымки. Один… Три… Пять…
Ударили боевую тревогу: взревели горны, покатилась барабанная дробь. Матросы — раненные, изможденные от напряжения, от пережитого — заняли свои места по расписанию. Понимали: этот бой будет последним.
Но им не суждено было погибнуть. Броненосцы и крейсеры оказались американскими. 21 мая 1905 года «Аврора», «Олег» и «Жемчуг» вошли в Манилу.
Послесловие к цусимской трагедии
Кто мог подумать, что Манила — тропический рай со стройными стволами бамбуковых деревьев и щедроплодными бананами — для русских матросов станет тюрьмой. Американские власти разоружили крейсеры. Без разрешения их адмирала ни один матрос не имел права уволиться на берег.
«Посадили нас в клетку», — говорили на «Авроре».
Сюда, в Манилу, пришли и черные вести о судьбе 2-й Тихоокеанской эскадры. Рожественский со своим штабом, покинув флагманский броненосец, спасался на миноносце «Буйный», потом на миноносце «Бедовый» и сдался японцам. Пушки «Бедового» были позорно зачехлены.
Контр-адмирал Небогатов «вместо андреевского флага поднял простыню». Так зло и горько говорили об адмиральской капитуляции. Иной была участь русских кораблей, не запятнавших своей чести.
Миноносец «Быстрый» взорвал себя, но не сдался врагу. «Дмитрий Донской» обрек себя на смерть у берегов острова Дажелет — команда затопила крейсер, но не покорилась, не спустила боевого флага. Броненосец «Адмирал Ушаков» сражался до последней возможности; когда эти возможности были исчерпаны, командир приказал открыть кингстоны.
Командовал броненосцем брат мужественного ученого и путешественника капитан I ранга Владимир Николаевич Миклухо-Маклай. Он покинул борт «Ушакова» последним, раненный, поддерживаемый матросами, плыл, пока хватало сил, и предпочел плену смерть в водах Цусимского пролива.