Судьба-злодейка
Шрифт:
– Ну ладно, Георгий Аполлинарьевич, возьмем этого дурачка, – согласилась Людмила Александровна. И меня приняли.
Уже учась у Людмилы Александровны, я спросил у нее, много ли за свою практику она встречала таких дураков, как я.
Она отвечает:
– Нет, только двоих: тебя и Женю Евстигнеева.
– А Евгений Александрович-то почему был дурак? – удивился я.
– А он тоже читал стихотворение «Буря мглою небо кроет», – ответила Болюбаш. – Только ты все забалтывал так, что слов не разобрать, а он плевался.
Потом судьба распорядится так, что я подружусь с Евгением Александровичем Евстигнеевым
Мои учителя
Мне очень повезло с учителями. Под богом ходим! В Горьковском театральном училище я занимался у тех педагогов, у которых учились Евгений Евстигнеев, Людмила Хитяева, Михаил Зимин, Григорий Левкоев. Сценическое движение и танец преподавала Гостева Лидия Ивановна, ученица Айседоры Дункан. Актер Владислав Дворжецкий часто проводил мастер-классы. Хлибко Николай Селиверстович был моим непосредственным педагогом по актерскому мастерству. Ему помогала Тамара Александровна Рождественская (родная тетушка Геннадия Николаевича Рождественского, великого дирижера), характерная комедийная актриса. Когда говорят, что я – комедийный актер, то я отвечаю, что очень многому от нее научился. Такие были мастера!
Педагоги к нам относились удивительно уважительно. К каждому подходили индивидуально, с понимаем того, кто мы и откуда. Это было очень важно – вот такое прикосновение человеческой души к подростку, к мальчику из провинции. Они понимали, что Шура Панкратов – простой парень из Алтайской деревни. Но из-за этого меня не унижали, не оскорбляли, не говорили, что я быдло или недоросль. Наоборот, оберегали. Нас воспитывали. Нам очень мягко, ласково объясняли, как нужно себя вести. Они из нас делали артистов, интеллигентов; мягко, тактично вели нас к тому подиуму, на который мы должны были выйти. И это была основа всей педагогической системы Горьковского театрального училища. Не знаю, сохранилась ли она сейчас.
Я помню, Софья Андреевна мне говорила:
– Сашенька, у рояля так не стоят.
А затем следовала лекция часа на полтора о том, что это за инструмент – рояль, кем он производится и почему вот так выглядит. Я стоял и с замиранием сердца слушал. И когда она говорила: «А сейчас, Санечка, нота «ля». Ты понимаешь, что ты не попадаешь?» – я понимал, что рояль – это такой хитроумный инструмент, и что в ноту «ля» надо попадать. Это была мука, но это было творчество.
Людмила Александровна Болюбаш, педагог по речи (та самая, которая чуть не «забраковала» меня на вступительном экзамене), когда узнала, что я живу только на одну стипендию, сказала:
– Панкратов, в выходной – обязательно ко мне домой. У тебя очень большие проблемы с речью – надо заниматься.
Я приезжал к ней домой. Она мне наливала огромную тарелку щей, давала две-три котлеты с грудой гарнира…
Я спрашивал:
– Людмила Александровна, а речью заниматься когда будем?
Она отвечала:
– Ты что, с ума сошел, чтобы я еще выходной день на тебя тратила…
Подкармливала меня.
Два стакана чая без сахара и тринадцать кусков хлеба
Учась в театральном училище, я собирал библиотеку. Даже на двадцать рублей стипендии я изыскивал возможность покупать книги. У меня была прекрасная библиотека поэтов. А мама мне каждую неделю
В эти три голодных дня Георгий Аполлинарьевич Яворовский заметил, что я очень бледный хожу, держусь за стенку, потому что меня шатало от голода. Вот иду я по коридору, чувствую, кто-то меня по плечу хлопает сзади. Оборачиваюсь – Георгий Аполлинарьевич:
– Молодой человек, ну нельзя же так сорить деньгами.
И дает мне пять рублей. Я говорю:
– Георгий Аполлинарьевич, это не мои деньги.
Он отвечает:
– Я что – слепец! Я шел за тобой – у тебя из заднего кармана выпали пять рублей.
Я отвечаю:
– Георгий Аполлинарьевич, ну не может быть у меня таких денег.
Он возмущается:
– Ты хочешь сказать, что я лжец?!
В общем, заставил меня взять эту пятерку. Он отошел, а я держу в руках пять рублей и вспоминаю, что у меня на брюках нет заднего кармана.
Вот у таких людей я учился.
Актерское мастерство «с тряпочки»
Вспоминаю Николая Селиверстовича Хлибко, моего педагога по актерскому мастерству. Крупный, а-ля Меркурьев, сидел он на стуле, обмахиваясь носовым платком, и говорил:
– Саша, я, конечно, не могу прыгнуть, как ты, но ты прыгни, как я не прыгну.
В этих словах – и признание своих недостатков, и осознание твоих достоинств.
Начинал он, как мы говорили, «с тряпочки». Например, репетируем сцену Коробочки из «Мертвых душ» Н. В. Гоголя. Студентка Ирина С. выходит и начинает свою реплику:
– Ой, здравствуйте…
И тут Хлибко останавливает ее:
– Минуточку, Ирочка. Коробочка может вот так выйти, без тряпочки?
Та в недоумении:
– А зачем ей тряпочка?
Хлибко отвечает:
– Потому что у нее все протерто, все обихожено. Она с тряпочкой должна выйти.
Ирина берет тряпочку, выходит снова, а Хлибко ей:
– Ирочка, вот ты с тряпочкой вышла. Зачем?
– Так вы же сами сказали…
– Это я сказал. А Коробочка? Тряпочку она вынесла с собой в руках зачем? Чтобы что-то протереть. А что можно протереть? Например, столик перед Чичиковым.
Ирина протирает столик. Хлибко продолжает учить:
– А теперь куда ты денешь тряпочку?..