Судьба. Книга 3
Шрифт:
— Разоружили роту!.. Много наших погибло… Кое-кто бежал…
Сергей повернул назад.
Если миловать железнодорожный мост через Мургаб и пройти шагов двести в сторону вокзала, первым бросится в глаза здание, на вывеске которою изображены два льва: точно такие же, какие выбиты на иранских серебряных монетах — с мечом в лапе. Нарисованные яркой светлой краской, они стояли друг против друга, точно приготовившиеся к поединку бойцы.
Эю была самая знаменитая марийская чайхана «Елбарслы». Сюда шли в любое время дня и ночи, двери чайханы
Высокий туркмен в чёрной папахе остановился у двери чайханы и прислушался. В чайхане было тихо — не слышались голоса посетителей, не звучала музыка. Прешли славные дни «Елбарслы», подумал джигит, однако придут снова. Будут когда-то опять светлыми тёмные ночи. И он решительно толкнул дверь левой рукой, не вынимая из кармана правую, сжимающую наган.
Его поместили в гостинице, расположенной во дворе чайханы. Несмотря на малолюдность чайханы, гостиница была полна, и гость некоторое время постоял на пороге своей комнаты, словно размышляя войти или нет. Войдя, он сбросил папаху, погладил ладонью бритую голову, сел и начал расшнуровывать чокаи.
Чайханщик принёс ему чай и еду. Поужинав, джигит собрался было раздеваться и укладываться спать, как в дверях появился незнакомый человек с реденькой неудавшейся бородой, торчавшей, словно щетина дикобраза, откуда-то прямо из шеи. Он вежливо поздоровался и спросил, найдётся ли возле джигита свободное местечко, чтобы переночевать одному человеку.
Джигит был, видимо, не очень расположен к согласию и не спешил с ответом, Появившийся чайханщик извинился, объяснив, что свободных комнат уже не осталось. Джигит промолчал, но возражать в данной ситуации было бы верхом невежливости.
— Кругом неразбериха, — сказал пришедший, усаживаясь на корточки. — Из Ашхабада, говорят, всё время войска идут. Зачем столько много войск, аллах ведает. Ночь на дворе, а на улице полно вооружённых людей.
— Много, говорите, вооружённых? — джигит поддерживал разговор с явной неохотой.
— Много, — подтвердил дайханин. — Слышно, бывшее правительство сбежало.
— Куда сбежало?
— Ай, откуда нам знать! Разве мы в состоянии разобраться в этом? Наверно, туда сбежало, где власти прочнее.
— М-да… — неопределённо произнёс джигит, присматриваясь к дайханину и пытаясь угадать, что это за человек. — А вы сами-то что припозднились? Откуда прибыли?
— Из Ахала мы, — охотно ответил дайханин.
— А зовут вас как?
— Мы не такие уж известные люди — Нурмамедом зовут.
— Вероятно, торговать приехали в Мары?
— Мы к торговле никакого отношения не имеем, — сказал Нурмамед. — Так просто приехал— погулять, посмотреть…
— Что ж, это тоже неплохо. Мёртвые спят, живые путешествуют. Если есть возможность, почему бы и не погулять.
— Конечно, — согласился Нурмамед. — А вас, извините, как зовут?
Джигит чуть было не ответил: «Меня зовут Клычли», но вовремя спохватился.
— Мы тоже люди мало известные. Меня Аманом зовут. Из Теджена свояк должен был приехать. Однако поезд задержался, вот и пришлось в чайхану идти. А вообще-то я не из тех людей, что ночуют в городе.
Нурмамед согласно кивнул, снял папаху, положил её аккуратно рядом с собой, прилёг, подсунув под локоть подушку.
— Сейчас в городе особенно беспокойно. И поезда нормально не ходят, оттого и задержался ваш свояк. На поездах нынче, наверное, только военных и возят, а в сторону Байрам-Али вообще, кажется, путь закрыт.
Прощупывая Нурмамеда, Клычли спросил:
— Значит, говорите, просто погулять в Мары приехали?
— Так, братишка Аман… Ты, видимо, годишься мне в братишки?
— Видно, так, коли вы говорите.
— И погулять я приехал… А если правду говорить, причина была. Племянник у меня тут — разыскать его хотел..
— Не удалось разыскать?
— Нет, не удалось. Думаю, что его уже в живых нет, убили, наверное.
— Разве у него кровник был?
— Не то, чтобы кровник, но, пожалуй, пострашнее кровника враг, — вздохнул Нурмамед.
— Кто же это такой страшный?
— Бекмурад-бай, братишка Аман, вот кто.
— Погодите, а племянника вашего как зовут? — насторожился Клычли и, услышав имя Берды, еле сдержал изумлённое восклицание. Так вот, значит, кто этот Нурмамед! Это дядя Берды, у которого тот прятал свою Узук, когда сбежал с нею от ишана Сеидахмеда! Клычли захотелось открыться перед Нурмамедом, но, подумав, он решил, что это успеется. Кто его знает, что представляет из себя дядя Нурмамед в настоящее время. Вчера он молился одному богу, сегодня, может быть, молится другому. Да и вообще пет резона называть себя первому встречному — излишняя доверчивость и добру не приводит.
— Вы давно из Ахала? — спросил Клычли.
— Да уже дней пять, — отозвался Нурмамед. — В Карабата останавливался. Днём туда войска прибывать стали. Думал, знакомых, может быть, встречу, вот я пошёл сюда.
— Не встретили?
Нурмамед помолчал и, видимо, проникшись внезапным доверием к собеседнику, сказал:
— Не довелось… Но тут такое дело, братишка, — коня и винтовку хочу себе раздобыть!
— У белых? — поинтересовался Клычли.
— Ай, мне всё равно — что белые, что синие! Нужна исправная пятизарядная винтовка и резвый конь, — вот и всё! Кругом говорят: белые, говорят: красные, а кто такие белые и красные?
— По-моему, попятно, — сказал Клычли. — Белые — это богачи, бывшие прислужники царя, а красные — рабочие и дайхане-бедняки.
— Может, ты врав, а может, дивана, — пожал плечами Нурмамед. — Раньше мы слыхали, что есть белые и жёлтые русские и что они между собой воюют. Может быть, теперь жёлтых красными стали называть?
— Да нет же! — сказал Клычли. — Какие «жёлтые»? Всё так, как я вам объяснил сразу!
— А со стороны Ашхабада какие идут — белые или красные?
— Белые.