Судьба. Книга 3
Шрифт:
Волнуясь, женщина начала рассказывать.
Однажды она вечером возвращалась домой от знакомых. Возле русского кладбища, чтобы сократить путь, пошла напрямик, через заросли кустарников. На берегу Мургаба, в кустах, она заметила горько плачущую молодую туркменку. Одежда на ней была вся мокрая. Попытаться расспросить, что случилось, не представилось возможности, так как женщина не понимала по-туркменски, а туркменка — по-русски. Однако они сумели договориться без слов, и женщина увела туркменку к себе.
— Где она сейчас? — быстро спросил Клычли, переглянувшись с Сергеем.
— У меня, где же ещё, — ответила
— Как, вы сказали, зовут её? — спросил Клычли.
— Узук, — сказала женщина.
— Слышишь, Сергей? — улыбнулся Клычли.
— Значит, жива она, — Сергей поднялся из-за стола. — Заберём её к себе?
— Конечно! Ей никак нельзя рисковать. Тем более, похоже, что Аманмурад на след её напал
Клычли снял телефонную трубку, крутнул ручку аппарата.
— Центральная? Милицию дайте!.. Милиция? Кто у телефона? Дежурный? С вами председатель Ревкома Сапаров говорит. Немедленно пришлите ко мне одного милиционера. Да, да, вооружённого. Милиции всё время положено вооружённой быть… Прямо ко мне в кабинет пусть приходит. Кстати, женщина, которую вы отпустили, у меня находится, вы о ней не беспокойтесь.
Милиция и Ревком находились почти рядом. Через несколько минут вошёл бравый милиционер.
— Берите, товарищ, мой фаэтон и поезжайте с этой женщиной куда она скажет, — велел ему Клычли. — У неё в доме живёт молодая туркменка. Вам поручается привезти её сюда. Будьте осторожны и не разрешайте, чтобы к ней приближались какие-нибудь мужчины.
— Есть, товарищ Сапаров! — козырнул милиционер.
— А вам — большое спасибо! — Клычли протянул женщине руку. — Вы приютили близкого нам человека. Точнее, подругу нашего товарища. Если бы все были такими, как вы, куда легче стало бы жить на свете. Большое вам спасибо ещё раз! Понадобится какая-либо помощь — приходите без стеснения в любое время дня и ночи. Скоро у нас откроется женотдел. Если согласитесь, пригласим вас работать в нём. Коврик вам, конечно, вернут.
— А бог с ним, с ковриком! — махнула рукой женщина. — Я так рада, что у бедняжки Узук нашлись наконец друзья! Вы уж не давайте её никому в обиду! Она и так, горемычная, натерпелась за свою жизнь столько, что на десятерых подели — и то много окажется.
— Теперь её никто не обидит, — заверил женщину Клычли, нимало не подозревая, что через некоторое время станет свидетелем трагедии.
Милиционер и женщина ушли Не успела за ними закрыться дверь, как появился Черкез-ншан.
— Привет народному образованию! — шутливо
Черкез-ишан уселся, бросил свой нарядный белый тельпек на свободный стул и сказал:
— Помещение, в котором мы открыли интернат, не подойдёт.
— Почему? — закуривая, поинтересовался Клычли.
— Тени мало, деревьев нет А детишкам свежий воздух нужен. На солнцепёке, что ли, прикажете им играть?
— Тени мало, это верно, — согласился Клычли. — А где я тебе деревья найду, скажи, пожалуйста, ишан-ага?
— Я их без тебя нашёл, — сказал Черкез-ишан. — За городским садом двор есть — лучше не придумаешь.
— С деревьями?
— С пеньками!
— Ладно, посмотрим этот твой двор — потом решим, что делать.
Черкез-ишан погладил ладонью свежевыбритую голову.
— Трудно в интернат детей набирать, — пожаловался он.
— Сколько их у тебя сейчас?
— Одиннадцать.
— Мало. А в аулах сирот полно, байскими объедками питаются. Надо привезти их в интернат.
— Тебе, председатель, легко! — возмущённо сказал Черкез-ишан. — Приказывать и я могу, а ты попробуй сделать.
— Сделаю, если меня поставят командовать народным образованием, а тебя в подпаски отправят! — усмехнулся Клычли.
— Много ты наделал! — проворчал Черкез-ишан. — Что. мы не привозим детей, что ли? И по двадцать штук было и больше. Не живут они у нас — рот в чём беда.
Объедками, говоришь, байскими питаются. А мы что им предлагаем — триста граммов хлеба да пустой суп? Знаешь, что они говорят, сироты твои? У бая, мол, и кормят досыта и суп вкуснее. И убегают.
— Отпускать не надо.
— Сторожа, может, специального завести? За ними не уследишь — как вода сквозь пальцы. В общем, трудно, товарищ председатель.
— Где легко? — сказал Клычли. — Нынче, ишан-ага, кругом трудно. За что ни схватишься, всё с самого начала начинать нужно.
Пока они разговаривали, милиционер успел вернуться вместе с Узук. В длинном коридоре Ревкома толпились туркмены, приехавшие из аула по разным делам. Взгляды, которыми они провожали Узук, были далеко не дружелюбны. Молодая женщина чувствовала эту неприязнь и зябко куталась в халат, торопясь поскорее пройти мимо.
Они подошли уже к двери председателя ревкома, когда милиционера кто-то окликнул. Милиционер обернулся, ища глазами. В этот момент на Узук, оскалясь, бросился Аманмурад. Узук вскрикнула от испуга и толкнула дверь. От горячего удара в спину она покачнулась, сделала несколько мелких шажков и упала прямо под ноги вскочившему Черкез-ишану. Вслед за ней, размахивая окровавленным ножом, вломился Аманмурад.
Только на секунду он встретился глазами с Черкез-ишаном и прочёл в них свою смерть. Черкез-ишан выстрелил в упор. Но, видно, крепко молил кто-то бога за косоглазого Аманмурада — он только вздрогнул и взмахнул ножом. Клычли цепко обхватил его. Он рвался, как безумный. Подскочил Сергей. Ломая руку, вывернул нож.
Черкез-ишан трясущимися руками примащивал свою белую папаху под голову Узук. Глаза его были полны слёз. Она дышала трудно, с хрипом, розовая пена пузырилась в уголках её губ.