Судьба. На острие меча
Шрифт:
Скрип повозки сзади и дробный топот копыт спереди раздались почти одновременно. Пока мы ещё были скрыты от приближающихся людей извивами холмов, но справа и слева от нас расстилалась совершенно открытая местность, бежать и отступать было некуда. Тёрм начал неспешно вытаскивать меч, я тоже потянулась рукой к оружию.
— Доброго здравия вам.
Я обернулась. Вооруженный луком Клась сидел на краю телеги и хитро посматривал в нашу сторону. Правивший лошадьми Лехайн натянул поводья и остановил сноровисто бежавшую тройку.
Лошади были отборные,
— Тпру, — Лехайн соскочил с повозки и подхватил лошадей под уздцы.
— Тёрм, — позвала я и бросила обеспокоенный взгляд туда, откуда по-прежнему доносился цокот копыт приближающейся конницы.
— Благодарствуем, — Лехайн чуть припустил поводья и низко поклонился.
— Постой, постой, брат, — Клась, от которого не укрылся мой обеспокоенный взгляд вышел из-за спины старшего, — вы чего-то опасаетесь?
Темнить не было смысла, через считанные секунды сюда должны были выехать конные воины.
— Езжайте отсюда и как можно быстрее, вам не к чему быть здесь, — Тёрм вытащил из ножен меч, я наконец-то сняла с плеча лук и потянулась за стрелами.
— Пойдём, брат, — Лехайн попятился в направлении повозки.
— Вдвоём против сотни конников? — Клась, скептически улыбнувшись, помотал головой, — к повозке, мы спрячем вас…
— Клась, ты что? Если их найдут, нас повесят.
— Ты забыл чьей милости обязан своей жизнью и благополучием?
— Действительно, Клась, езжайте, — мы не хотели рисковать их жизнями. Но он упрямо замотал головой.
— Помогайте, — и уже не обращая на брата никакого внимания, принялся раскидывать уложенные в повозку мешки и корзины. Через считанные секунды показалось днище телеги. Клась нагнулся и ухватившись за что-то рукой приоткрыл спрятанную внизу дверку. У телеги оказалось потайное дно. Выбросив оттуда несколько увесистых свёртков, он сделал приглашающий жест рукой. Мы с Тёрмом переглянулись: предложенная помощь вполне могла оказаться ловушкой, но, вздохнув, дружно решили, что лишний десяток уничтоженных вражеских воинов уже ничего не изменит.
— Быстрее, — поторопил нас младший брат, и я увидела, как побледнело лицо старшего.
Клась снова играл в опасную рулетку, но он сам едва ли об этом догадывался.
Только мы улеглись, как сверху посыпались узлы и баулы. Телега тронулась и почти тотчас раздался сердитый окрик.
— Кто такие? Куда прете?
— Ваш благородие, местные мы. Из Старых Куличиков в стольный град с товарами крестьянскими едем. Хлеб каравайный, репу да брюкву продаём…
— Купцы значит? — ехидно уточнил всё тот же голос.
— Что Вы, ваше благородие, какие уж мы купцы? Так с пятого на десятое в своём подворье перебиваемся.
Я бы, конечно, могла бы за него добавить, что ещё и от налогов часть товара утаиваем, но по понятным причинам предпочитала лежать тихонечко и помалкивать.
— Проверить товар, господин сотник? — от слов особо усердного десятника по моей коже побежали мурашки, я почувствовала, как замер и подобрался Тёрм.
— Некогда нам в капусте
Какое-то время царило молчание, видимо братья старательно мотали головой, так как после всё тот же голос добавил.
— Коль увидите, сразу страже сообщайте, за них хорошие деньги обещаны — десять тысяч фенфинов.
Услышав такую сумму, я едва не присвистнула. Назови сотник её чуть раньше, и я бы не поручилась за наши головы, теперь же, когда братья на заданный вопрос ответили отрицанием, идти на попятную было бы дороже самим себе. Их головы полетели бы вместе с нашими.
— Но, — вожжи засвистели в воздухе, и наша повозка, дернувшись, покатилась вперёд, — но, - и тяжеловозы побежали быстрее, — но, - и за бренчаньем колес, стуком копыт не стало слышно звона брони удаляющегося войска.
Только когда мы удалились на достаточное расстояние, телега замедлила скорость и остановилась. Послышалось кряхтение слазивших с телеги мужиков и шорох снимаемой поклажи.
— Значит вы нынче в розыске?! — Клась гладя на нас откровенно лыбился.
Мы промолчали.
— То-то мне ваши рожи ещё тогда в лесу показались знакомыми. Я ж ваши портреты на стенах городских видел.
— Отстань от людей, Клась, — Лехайн хмурился и озабоченно поглядывал по сторонам.
— Так они же и не против. А как вы тогда ловко свои морды состарить умудрились, любо-дорого. Я и то не сразу вашу маскарацию разглядел. А Лехайн так и вовсе со мной спорил, мол, того не может быть, быть того не может. А я как вас на дороге увидел, так сразу ему и шепнул: "Вот, мол, они наши благодетели. Кланься им в ноженьки, да денежку готовь, должок отдавать". Только не успели мы денежку приготовить, я сразу смекнул, что к чему…
— Да ты, я гляжу, глазастый, — Тёрм сердито посмотрел на младшего, — а смекалистый так уж и чересчур.
— Ага, я всегда умом отличался.
— Молчи уж, балаболка, — довольно беззлобно пробурчал Лехайн и для порядка отвесил ему подзатыльник.
— А за что вас раньше-то сыскивали?
— Раньше, за что искали хочешь узнать, а сейчас, значит, за что ищут, знаешь?
— А как же пишут что двое — мужик да дивчина гарная — шлотов из пещер и клетей заветных на волю выпустили.
— Это где же ты такое вычитал? — я даже опешила от такого обвинения.
— Да почитай на каждом заборе написано, и глашатаи кажный день по деревням скачут. Только портретов больше не вешают, мол, всё одно без толку, говорят вы личины меняете, как одежку старую.
— Это точно, то грязью намажемся, то травой натрёмся, то три дня не емши, вот тебе какая-никакая, а маскарадная маска, — пробубнил себе под нос камерлинец.
— Ага, я тоже так подумал, раз уж про личины враки, так и всё остальное тоже. Я ж потом у бабки Махани всё разузнал, она мне и рассказала, как морду свою люди без магии старят. Травкой остролисткой натерлись, вот тебе и морщины благородные.