Судьба
Шрифт:
– Если вы идете на ту улицу, я пойду с вами, – пробормотал художник.
По странной случайности и Маргарита, и та, которую любил Николай, жили на одной улице. И Николай, не имея возможности войти к ней в дом, часами стоял под ее окнами.
Когда друзья вышли из кофейни, снежная мгла заволокла им путь. Снег падал большими хлопьями, влажными, теплыми, мягкими… Неожиданно в эти зимние дни наступила оттепель и возник голубоватый туман, окутав улицы своей пеленою. Туман,
Друзья зашли в цветочный магазин и взяли букет из роз, приготовленный для Вениамина. Они вышли на улицу, слегка опьяненные влажным и дурманным запахом цветов, привезенных из Ниццы, томных, усталых от долгого пути… Николай и Вениамин прошли два бульвара, пересекли площадь, миновали собор и уже хотели по привычке идти на мост, как вдруг из тумана выросла какая-то дюжая фигура и загородила им дорогу.
– Вам чего надо? – крикнул грубый голос, и кто-то осветил фонарем двух приятелей.
– Нам надо перейти через мост, мы идем к знакомым, – сказал Вениамин, пожимая плечами.
– Нельзя туда, – крикнул тот же голос насмешливо и сердито.
Теперь, при свете фонаря, приятели видели, что на мосту стоит отряд солдат и какой-то фургон.
– Почему же нельзя? – спросил нерешительно Николай.
В это время на лошади подъехал жандармский ротмистр.
– Это еще кто такие? – крикнул он низким придушенным голосом: – кто такие? А?
– Будьте любезны, – сказал Вениамин, стараясь быть вежливым, – будьте любезны, прикажите пропустить нас через мост.
Вместо ответа ротмистр засмеялся и вышиб из рук Вениамина коробку с розами:
– Обыскать их!
Солдат с рыжими усами, лихо закрученными, взялся за шубу Вениамина, молвив:
– Раздевайся, барин.
После обыска, когда друзья надели свои холодные и влажные шубы, валявшиеся на снегу, жандарм сказал им, смеясь:
– Ну, проваливайте… Живо… Марш!
Они пошли вдоль набережной, прислушиваясь к солдатскому говору и смеху, звучавшим из мрака, в котором скрывался мост.
– Какая неприятная история, – сказал художник, вздрагивая при воспоминании о том, как солдатские руки обшаривали его.
– Мои розы! – вздохнул поэт, и ему представились нежно-алые лепестки, растоптанные на снегу.
– Мы, однако, попробуем перебраться на тот берег, – заметил Николай, – нас пропустят, вероятно, через Чугунный мост.
– Разумеется, – сказал Вениамин, чувствуя, что он не может не
Снег перестал идти, и среди перистых облаков медленно текла луна, почти полная, закутанная полупрозрачною пеленою. От ее холодного огня лучился неверный и таинственный свет, и при взгляде на черные тени, которые легли теперь по земле и стенам в разных местах, падало сердце, замирая жутко и сладостно.
– Как хорошо, – прошептал художник, улыбаясь: – гармония белого и черного. Как хорошо!
– Да, прекрасно, – согласился поэт: – явно, что мы не одни сейчас, живые и мертвые, и, быть может, еще не рожденные во времени – все присутствуют сейчас незримо: я слышу голоса, взывающие и поющие о любви.
– Может быть, – прошептал художник, который не слышал незримого хора и тайно предпочитал молчание.
Еще не дойдя до Чугунного моста, друзья встретили отряд жандармов, которые ехали с обнаженными шашками, блестевшими от луны.
Жандармы, заметив ночных пешеходов, прижали их к стене, наехав на них так, что лошади обдали им лица своим горячим дыханием и приятели почувствовали кисловатый запах лошадиного пота.
– Эй, вы! Куда прете? – гаркнул пьяный жандарм в шапке, съехавшей на затылок.
– Нам – на ту сторону, – сказал угрюмо Николай и попятился от лошади, которая нетерпеливо перебирала ногами…
– Проваливайте, пока целы, – крикнул жандарм, – да не очень разговаривайте, а то сейчас его благородие подъедет. Проваливайте.
– Пойдемте домой, – сказал Вениамин, чувствуя, что от ночных приключений у него подкашиваются ноги и он изнемогает.
– Пойдемте, пожалуй, – согласился художник.
И они поплелись к бульварам. Никого не было видно на улицах. И странными, и неожиданными казались две эти тени, заблудившиеся в лунном городе. Все дома, казалось, умерли. Нигде не было видно огня.
– Это что такое? – спросил Вениамин, прислушиваясь к глухим и тяжелым звукам, которые откуда-то доносились время от времени…
– Стреляют из пушек, кажется, – заметил Николай, стараясь не терять хладнокровия.
– В самом деле – пушки.
Приятели пошли дальше, невольно стараясь держаться ближе друг к другу. Они обрадовались, когда, пройдя последний переулок, увидели, наконец, бульвар.
– Вот мы и пришли. Почти дома, – заметил весело поэт, вглядываясь в сеть обнаженных веток, посеребренных инеем и луною.
– Да. Почти дома. Только что это там чернеет, однако?
– В самом деле. Что такое? Я понять не могу.
– По-моему, бульвар перегорожен чем-то.