Судьба
Шрифт:
с полосой черной,
в золотом, как солнце, окружении.
1954
«Жизнь ты, моя жизнь…»
Жизнь ты, моя жизнь,
вес состариться норовишь,
погодила бы сечь лицо,
погулять бы еще в молодых…
а в лице существо —
светом и солнцем,
как день, полно.
И алые соки
из недр земных
по зеленым стеблям
текут в цветы.
Ты мне, мой талант, помоги,
как весну в сорок лет удержать.
Жизнь ты, моя жизнь,
все состариться норовишь,
погодила бы сечь лицо,
погулять бы еще в молодых…
Поглядишь на лицо,
а в лице существо
светом и солнцем,
как день, полно,
И алые соки
из недр земных
но зеленым стеблям
текут в цветы.
Ты мне, талант, помоги,
как весну в сорок лет найти.
«На небе тишь…»
На небе тишь,
а под небом ночь…
Во дворе у нас тень, и
свет,
и окна, как пчелы, на восьми этажах
блестят позолотой
стеклянных крыл.
«Художник с девчонки…»
Художник с девчонки
пишет портрет,—
и кисти в руках,
и краски горят,
а сущность лица
никак на холст
не хочет в портрете лечь.
Шины очков
сдвигаются на лоб.
«Вы, вероятно,
не видали арабов,
чьи одежды
как будто сшиты
из чайных плантаций —
так они полосаты и ярки».
И в глазах у девочки
от раскатов этих
уши словно заячьи.
«О лес!..»
О лес!
Опять я у твоих корней.
Склонясь,
разглядываю травы.
И без раздумья —
все оставив —
иду по тропам
средь весны,
и ощущения мои
повисли надо мной шатрами
зелено-пепельной листвы…
«Под вечер солнце соками земными…»
Под вечер солнце соками земными
из рек дымящихся
и радужных озер
досыта напилось,
и, бражности не выдержав земной,
оно шатнулось раз, другой
и село, вытянув лучи,
на край приятнейшей земли.
АУКА
Посвящается Сергию Радонежскому
Этот тихий пустынник
и деревянных мастер игрушек
улыбается ласково
сухоньким ртом.
Я пишу —
он стоит у стола моего.
А глаза, как ромашки,
в белесых ресницах,
и седые косицы,
и подрясник на нем холстяной.
Как тебя усадить мне,
начинатель игрушек,—
про тебя я читала
в замшелых архивах,
как меж богом и троном
ты служил бескорыстно Руси,
как учил хлебопашцев простых
деревянные резать игрушки.
И еще я слыхала,
как из дерева липы
для молодого сына
деревянную куклу баба точила
впервые на Руси.
Кукла вышла лицом, как лучи,
хороша,
нарекли ее именем Аука.
Пять столетий от куклы
Ауки прошло.
И рассыпались в прах цари,
и законы твои в пыли.