Судьбы человеческие
Шрифт:
— Неразумно настраивать против себя прессу, Энджи, — вразумлял ее Клиффорд. — Однажды они отомстят тебе.
— Нужно было вылить кипящее масло, — ответила на это Энджи. — Вода слишком быстро остывает. И не раздражай меня, тогда и я не стану их «настраивать против».
Было так непохоже на Энджи, что она пропустила «Экзорсиста»: она ждала его. Она была наслышана о зеленой рвоте и шеях, вращающихся на шарнирах.
Перед этим Энджи появилась в прямом эфире на телевидении в передаче «Как я ухаживаю за кожей лица» и сказала, что все, что она делает в отношении ухода за кожей,
Лично я придерживаюсь мнения, что замужние женщины лгут много больше, чем одинокие или разведенные. Спросите, к примеру, свою жену, сколько стоит вырезка, и она обязательно скажет цену на треть ниже действительной. Спросите то же у одинокой женщины — и она ответит вам прямо. Но это иная история.
Синтия, между прочим, смотрела эту передачу по телевидению и проговорила в присутствии Отто:
— Глядя на нее, я точно знаю, что она никогда не употребляла увлажняющих кремов. Что за дура!
Они как можно реже старались видеть и слышать Энджи, поскольку, ко всему, были опечалены судьбой Уэксфорд-холла, хотя по мнению Отто, она заплатила сполна, и даже вдвое переплатила. «Откуда мне было знать, что она станет членом семьи?»
В любом случае, отсутствие Энджи вызвало интерес, и пустое место (очень дорогое) возле Клиффорда дало всем ясно понять о семейных неладах. Клиффорд сидел бледный от злости и, вместо того, чтобы не делать никаких комментариев, проговорил:
— То, как поступает моя жена — ее личное дело.
Вскоре всем стало известно, что Энджи вышла из телевизионной студии в сопровождении Марко. Группа назойливых репортеров проникла по следам группы в дом на Кенсингтоне, где группа шумела, громыхала и — учинила немалый переполох в окрестностях; через некоторое время туда подъехала «скорая помощь» и из дома вынесли на носилках голую и напичканную наркотиками Энджи.
Жители окрестностей говорили о регулярно устраиваемых оргиях с наркотиками.
Энджи вернули к жизни в госпитале святого Георга (теперь он закрыт: это великолепное здание возле Гайд-Парка, оно по сих пор не используется), где весьма банально ей сделали промывание желудка.
Все, что сказал Клиффорд после просмотра нашумевшего фильма — это то, что ему фильм совсем не понравился, и что он не станет навещать жену в больнице. И не стал.
Конечно, прессе все это было на руку: они терпеть не могли Энджи. Клиффорд оказался прав: они отомстили. И это еще была не вся месть: самое сладкое было впереди.
Лучшей подругой Барбары была принцесса, с которой в детском саду они делили вешалку для одежды. Барбару звали ко двору на ланч; принцесса приходила к Барбаре на чай. И будьте уверены, когда девочки обнимались на ступенях дворца либо около дома Барбары, Энджи расточала на виду у прессы сладчайшие материнские улыбки.
И вот оно обрушилось во всех газетах:
«Скандал в семействе, близком к королевскому»;
«Малышка-наркоманка в дворцовом детском саду»;
«Наркотики вмешались в
и даже «Королевское дитя посещало вертеп наркоманки».
И, хотя шум в газетах скоро улегся, королевской крови малышка более не приходила к Барбаре на чай; не посещали более они вместе танцкласс, не поступало приглашений Барбаре из дворца.
Клиффорд лишь рассмеялся и холодно заметил:
— Вот чего ты добилась.
На что Энджи топнула ногой и ответила:
— Это ты довел меня до этого!
Барбара была молчаливее, чем обычно: она горевала. У нее больше не было подруги.
После этого Энджи и вовсе перестала находить удовольствие в чем бы то ни было. Некуда было пойти. Клиффорд находился в постоянной депрессии (еще бы: его талант и дух предпринимательства были подавлены огромным состоянием Энджи). Казалось, у него не осталось никакой инициативы; и он перестал быть той лучезарной целью, за которой охотилась Энджи.
Как-то раз в запале она высказала ему это — и тут же пожалела о сказанном.
В отместку он перестал с ней спать. Даже если бы она поместила в свой пупок величайший бриллиант в мире, его бы это не тронуло. Тогда Энджи уехала на месяц в Калифорнию, на фирму, занимающуюся косметическими операциями, и там ей подтянули кожу и сделали полную чистку лица в попытке исправить ее внешний вид (она полагала, что беда — в этом). Но что-то необратимо нарушилось, и ее кожа пошла буграми и морщинами, которые невозможно было скрыть. Стало хуже, чем было.
— Поделом тебе, — сказал Клиффорд ей по возвращении.
Не помогал ни один чудодейственный крем. Энджи стала носить чудовищных размеров черные очки и воротники под самые уши.
Барбара, увидев ее, вскрикивала от страха.
— Она уже позабыла, кто ты такая, — сказал Энджи Клиффорд, — к счастью для нее.
Ни одному мужчине не понравится, если его жена уезжает на месяц, даже если этот мужчина не любит свою жену.
Бедная Энджи! Да уж, действительно; бедная Энджи. Ей казалось, что теперь она заслуживает жалости и помощи, но Клиффорд смотрел на нее так, будто она была неудачницей и последним отребьем.
Она было даже подумала, не станет ли она счастливее, если избавится от своих денег — но подумала лишь на миг, тут же вспомнив слова своего отца:
— Дело в тебе самой, Энджи. Тебя невозможно любить.
В таком случае, очевидно, чем богаче она была, тем лучше для нее.
И она позвонила Марко, чего она не делала с тех пор, как произошла вся эта глупость с наркотиками.
Именно: не он обычно звонил ей, а она — ему. Она была единственной женщиной среди трех мужчин. Ранее она такого себе не позволяла. Там были барабанщик, бас-гитарист, Марко, вокалист, и она — ангел. Черный Ангел. Они все перемазались черной краской. Черным были испачканы и госпитальные простыни, когда ее увезли. Няньки были так перепуганы, что она рассмеялась, когда пришла в себя. В Калифорнии потом что-то говорили о том, что под кожей остались испортившие ее остатки химического красителя, однако она решила, что это было сказано для того, чтобы избежать обвинений в суде. Их счастье.