Судьбы и сердца
Шрифт:
Ее? Да нет же, не ее, понятно!
А все-таки зачем же он пришел?
Ну, посмотреть на сына, вероятно,
А сын за мамин спрятался подол.
И, распахнув глазенки, удивленно,
Из-под бровей насупленных глядит,
Как незнакомец, словно бы смущенно,
О чем-то тихо маме говорит.
— За то, что я… Ты извини, Галина… —
Впервые за такой солидный срок
Решил вдруг навестить тебя и сына,.
Но ты поверь: иначе я не мог!
Прийти —
А что я мог сказать тебе тогда?
Двоим, я знал, бессмысленно встречаться,
Коль между ними выросла беда.
И я не мог… Ты понимаешь, Галя?
Придя, услышать горький твой упрек.
И там, в тайге, и после, на вокзале,
Я думал, собирался… И не мог…
Она молчала, у окошка стоя,
Подставив щеки струям ветерка,
И только пальцы быстрые порою
По раме барабанили слегка.
Все тот же профиль, та же нежность кожи
И та же синь больших спокойных глаз.
Знакомо все до мелочей, и все же
В ней было что-то новое сейчас.
Быть может, в том и пряталась причина,
Что вместо пышных золотых волос
Венок из двух тугих тяжелых кос
Кольцом лежал на голове Галины.
От этого казалось, что она
Чуть выше стала ростом и моложе.
Той и не той была теперь жена.
То мягче вроде б, то как будто строже…
Одно мешало в этот час Андрею
Назвать ее красивой до конца —
Шрам, что, полоской тонкою белея,
Бежал под глазом поперек лица.
Но при любви что значит эта малость?
Любовь? А разве он ее хотел?
Ведь он же сам писал тогда про жалость…
И гость, смутясь, неловко покраснел.
— Я часто думал про тебя, про сына…
Чего искал я? И куда забрел?
Нашел я привлекательность, Галина,
А красоты душевной не нашел.
Нет, ты не думай, я ее не хаю,
Какой мне смысл туманить ясный свет?
Она, быть может, вовсе не плохая,
Да вот тепла в ней подлинного нет.
Она красива, в этом нет секрета.
Улыбка, голос, горделивый взгляд…
А мне порою красота вся эта —
Как будто в будни праздничный наряд.
И не глупа, и инженер хороший,
А вот понять ни разу не могла,
Что жизнь без дружбы, ласки и тепла
Становится нередко скучной ношей.
И сам не понимаю: в чем причина?
Последний год все думаю, брожу…
Все так нескладно… Но прости, Галина,
Что я сейчас былое бережу…
— Нет, ничего… — Галина усмехнулась. —
О том забудь. Раз хочешь, говори.
Но грусть твоя не поздно ли проснулась?
Ведь
И чуть в сердцах не обронила фразу:
«Ты все о ней… О трудном, о своем…
А вот не вспомнил, не спросил ни разу:
А что же я? Как мы-то здесь живем?»
И, будто в мысли заглянув Галины,
Понуря взгляд, Андрей проговорил:
— Небось считаешь, что тебя и сына
Я позабыл? А я не позабыл.
Я вижу вас. Но ты о том не знаешь.
Ну хочешь, вот скажу тебе сейчас,
Где ты с Сережкой вечером гуляешь?
В том сквере, где палатка «Хлебный квас».
Сказать по правде, мне ужасно стыдно,
Таясь, вот так за вами наблюдать.
Молчи. Я знаю, как тебе обидно.
И знаю все, что можешь ты оказать!
Я много думал… Трудно нам, не спорю.
И все же я решил тебя спросить:
Скажи, могла б ты, пересилив горе,
Вдруг разом все мне тяжкое простить?
Нет, я совсем не тороплю решенья.
Но помни: та не новая жена!
Что было там? Ошибка… Увлеченье…
— Предательство! — Отрезала она.
Негромкий голос будто слит из стали.
Андрей в глаза ей быстро посмотрел,
А в них такие молнии сверкали,
Что он, смутясь, на миг оторопел.
— Ты был на фронте, шел сквозь пламя боя.
Ответь же: кем считался там у вас
Боец, который, оробев душою,
Мог бросить друга в самый трудный час?
А разве час мой легче был в ту пору?
Недели две, как сняли бинт с лица,
И… будем откровенны до конца…
Мой «стан чудесный» превращался в гору…
С таким лицом куда мне было деться?
Но верилось: он любит… Ничего!
И чтоб в трюмо напрасно не смотреться,
Я закрывала попросту его.
И дождалась… Но говорить про это
Нет, право, ни желания, ни сил.
Припомни сам то «радостное» лето!
И вспомни только, как ты поступил…
Нет, я тебя, Андрей, не упрекаю.
Зачем упрек? Да в нем ли суть сейчас?!
Ошибка? Я ошибки понимаю,
Но тут все было хуже во сто раз!
Речь шла не просто про меня с тобою
И не про то, кто жестче, кто нежней
Нас было трое, слышишь, Громов, трое!
И третьему ты был всего нужней!
Не ты встречал тогда его с цветами,
А Варя… друг, сердечная душа!
Не ты сидел бессонными ночами,
Склонившись над кроваткой малыша.
Порой хворал он… Тронешь ночью темя,
Оно огонь… Губешки шепчут: «Пить!»
А ты, быть может, с кем-то в это время…