Судьбы и сердца
Шрифт:
Надо мной свистеть сердитых стрел.
Наяву ты холодно сказала:
— Я люблю, но попросту устала. —
А во сне сказала: — Надоел.
Сон не точен, это не беда.
Главное теперь, пожалуй, в том,
Что не так мы, кажется, живем.
Что порою стало нам вдвоем
Неуютно так, как никогда.
Говорят, что верить снам не надо.
Сны — мираж, туманные края…
Прежде был и я того же взгляда,
А теперь вот усомнился я.
Ничего
Для того, чтоб стали мы дружны,
Сами что-то сделать мы должны.
Вот тогда, наверно, будут сниться
Мне, как прежде, радостные сны,
РАЗДУМЬЕ
Когда в непогоду в изнеможенье
Журавль что-то крикнет в звездной дали,
Его товарищи журавли
Все понимают в одно мгновенье.
И, перестроившись на лету,
Чтоб не отстал, не покинул стаю,
Не дрогнул, не начал терять высоту,
Крылья, как плечи, под ним смыкают.
А южные бабочки с черным пятном,
Что чуют за семь километров друг друга:
Усы — как радары для радиоволн.
— Пора! Скоро дождик! — сигналит он.
И мчится к дому его подруга.
Когда в Антарктике гибнет кит
И вынырнуть из глубины не может,
Он SOS ультразвуком подать спешит
Всем, кто услышит, поймет, поможет.
И все собратья киты вокруг,
Как по команде, на дно ныряют,
Носами товарища подымают
И мчат на поверхность, чтоб выжил друг.
А мы с тобою, подумать только,
Запасом в тысячи слов обладаем,
Но часто друг друга даже на толику
Не понимаем, не понимаем!
Все было б, наверно, легко и ясно
Но можно ли, истины не губя,
Порой говорить почти ежечасно
И слышать при этом только себя?
А мы не враги. И как будто при этом
Не первые встречные, не прохожие,
Мы вроде бы существа с интеллектом,
Не бабочки и не киты толстокожие.
Какой-то почти парадокс планеты!
Выходит порой — чем лучше, тем хуже,
Вот скажешь, поделишься, вывернешь душу —
Как в стену! Ни отзвука, ни ответа…
И пусть только я бы. Один, наконец,
Потеря не слишком-то уж большая.
Но сколько на свете людей и сердец
Друг друга не слышат, не понимают?!
И я одного лишь в толк не возьму:
Иль впрямь нам учиться у рыб или мухи?
Ну почему, почему, почему
Люди так часто друг к другу глухи?!
«От скромности не подымая глаз…»
От скромности не подымая глаз,
С упрямою улыбкой на губах,
Ты говоришь, уже в который
О том, чтоб я воспел тебя в стихах.
Зачем стихи? Не лучше ль, дорогая,
Куплю тебе я перстень золотой?!
— Купить — купи, но и воспеть — воспой.
Одно другому вовсе не мешает!
Эх, люди, люди! Как внушить вам все же,
Что тот, кто для поэзии рожден,
Способен в жизни «покривить» рублем,
Всем, чем угодно: злом или добром,
А вот строкою покривить не может.
Ведь я же превосходно понимаю,
Каких стихов ты неотступно ждешь.
Стихов, где вся ты ласково-простая,
Где твой характер ангельски хорош;
Где взгляд приветлив, добр и не коварен
И сердце полно верного огня;
И где тебе я вечно благодарен
За то, что ты заметила меня.
Вот так: то хмуря бровь, то намекая,
Ты жаждешь поэтических похвал.
И будь все это правдой, уверяю,
Я б именно вот так и написал!
Но ты же знаешь и сама, конечно,
Что все не так, что все наоборот,
И то, что я скажу чистосердечно,
В восторг тебя навряд ли приведет.
И если я решусь на посвященье,
Мне не придется заблуждаться в том,
Что будет ожидать меня потом
За этакое «злое преступленье»!
Я лучше ничего не напишу.
Я просто головою дорожу!
«Солдатики спят и лошадки…»
Солдатики спят и лошадки,
Спят за окном тополя.
И сын мой уснул в кроватке,
Губами чуть шевеля.
А там, далеко у моря,
Вполнеба горит закат
И, волнам прибрежным вторя.
Чинары листвой шуршат.
И женщина в бликах заката
Смеется в раскрытом окне,
Точь-в-точь как смеялась когда-то
Мне… Одному лишь мне…
А кто-то, видать, бывалый
Ей машет снизу: «Идем!
В парке безлюдно стало,
Побродим опять вдвоем».
Малыш, это очень обидно,
Что в свете закатного дня
Оттуда ей вовсе не видно
Сейчас ни тебя, ни меня.
Идут они рядом по пляжу,
Над ними багровый пожар.
Я сыну волосы глажу
И молча беру портсигар.
ПРЯМОЙ РАЗГОВОР
Л. К.
Боль свою вы делите с друзьями,
Вас сейчас утешить норовят,
А его последними словами,
Только вы нахмуритесь, бранят.
Да и человек ли в самом деле,
Тот, кто вас, придя, околдовал,
Стал вам близким через две недели,
Месяц с вами прожил и удрал.