Судьбы на переломе
Шрифт:
Евдоким вышел из дома в середине короткого октябрьского дня, рассчитывая осмотреть окрестности посёлка и добраться до тайги к вечеру. Там у него было зимовье, там можно переночевать, а утром продолжить поиски. Но всё случилось иначе.
Пока Евдоким обследовал местность вокруг Атамановки, день постепенно угасал, всё вокруг окрашивалось в серые тона. Потом незаметно сгустилась тьма. «Что-то рано, – подумал Евдоким, – не должно так быть». В это время налетел порыв ветра, потом пошёл снег. В здешних краях такая погода не редкость, но сейчас снег шёл густой, с ветром, закручивал вихри, сбивал с ног. «Вот только этого не хватало», – подумал Евдоким, но рассчитал, что ему ближе добраться до тайги, там ветер поутихнет, разбившись
Только Евдоким расположился на отдых между ёлкой и кустарником, как сквозь летящие белые хлопья увидел какое-то тёмное пятно, медленно двигающееся в сторону посёлка. «Вот это да! Неужели в самом деле медведь? Но размером меньше медведя». Евдоким снял с плеча карабин и решил подобраться поближе. Сквозь пелену снега постепенно прорисовывались очертания непонятного существа, а чем ближе Евдоким подходил к нему, тем больше убеждался, что это не медведь. Опытный охотник отлично знал повадки хозяина тайги, поведение же неизвестного никак не обнаруживало в нём этого зверя. Пройдя ещё несколько метров, Евдоким окончательно разглядел идущего и встал на месте как вкопанный. Это был человек! Это был маленький человек, ребёнок. Вот это да! Да что же это творится?! Подбежав ближе, Евдоким увидел мальчишку лет четырёх-пяти, одетого в какие-то лохмотья, босого.
– Ты откуда здесь? Где твои родители?
Мальчишка только посмотрел на Евдокима, ничего не сказал, попытался отбежать в сторону, но это у него не получилось, он упал и от бессилия заплакал. Охотник подхватил малыша на руки, прижал к себе почти невесомое тельце и бегом помчался в сторону посёлка.
Панкрата разбудил громкий стук в ворота. Нет, это был не стук – кто-то долбил в ворота чем-то тяжёлым, явно имея намерение снести их с петель. Собаки во дворе захлёбывались злобным лаем. «Что же это происходит, а? Кого это нечистая принесла?» – ворчал про себя Панкрат, поднимаясь с кровати. Быстро накинул тулуп, сунул ноги в валенки, сдёрнул со стены карабин – и бегом во двор.
– А ну прекратить, стрелять буду, – на ходу крикнул он.
Тут только услышал за воротами знакомый голос. «Ба, да это же Евдоким! Во дела! Что же это случилось?» Панкрат цыкнул на собак и отодвинул тяжёлый кованый прогоныч [1] . Картина, которую он увидел, заставила его на миг остолбенеть. На улице стоял, тяжело дыша, Евдоким, весь мокрый от пота, без шапки, а в руках он держал какой-то свёрток, завёрнутый в лохмотья.
– Панкрат, скорую, слышишь, скорую вызывай! – крикнул охотник и, увидев, что его слова никакого впечатления на Панкрата не произвели, рявкнул: – Скорую, твою маму, срочно скорую!
1
Кованая полоса или круглый стальной стержень, который закрывает ворота по всей длине, проходит через скобы по обеим створкам ворот и крепится к столбам. – Здесь и далее примеч. авт.
Последнее возымело действие. Спустя час Евдоким, успокоившись, рассказывал Панкрату,
На следующий день поехали в больницу навестить найдёныша, узнать о его здоровье у доктора, отвезти гостинцы и решить, что делать дальше. Главврач сообщил, что здоровью мальчика ничего не угрожает, но ребёнок истощён, его необходимо правильно кормить, а также ему нужна одежда и обувь: суровая сибирская зима на носу. Главврач добавил, что самый долгий срок, на который он вправе оставить маленького пациента в больнице, – это неделя.
– Потому, товарищ участковый, у вас неделя, чтобы определиться с парнишкой. И организуйте ему одежду: его лохмотья я отправил в печку.
– Всё сделаем, товарищ, всё сделаем. Советская власть ребёнка не оставит, обязательно о нём позаботится. Председателю исполкома я уже позвонил, он в курсе. Слушай, а он хоть заговорил? Откуда он в тайге взялся?
– Он сейчас спит, и тревожить его нельзя. Пусть спит. Это сейчас для него лучшее лекарство. А вы давайте думайте, делайте. Это же надо – найти ребёнка в тайге! Я здесь родился, а такого никогда не слышал.
– Я тоже такого никогда не слышал и не видел. Евдокиму спасибо. Как он его в такую метель увидел да как ни с кем не перепутал? А то ведь, не ровён час… Мы всё сделаем, товарищ, можете не сомневаться. Недели нам хватит.
На совещании с поселковым руководством было решено определить найдёныша в местный детский дом, а Панкрату Даниловичу – взять над ним шефство. В детском доме записали мальчугана Найдёновым Игорем Евдокимовичем. Отчество ему дали по имени его спасителя, а имя парнишка сообщил сам. Впрочем, добиться от него ещё каких-либо сведений, проливающих свет на его судьбу до встречи с Евдокимом, так и не удалось. Ничего не удалось установить и следствию, которое вёл Панкрат Данилович. Были показания жителей Атамановки, что недалеко от посёлка якобы проходил цыганский табор, но чего-то более существенного никто не сообщил. Проходил и проходил. А где теперь искать этот табор, неизвестно. Следствие зашло в тупик и было прекращено.
А время неумолимо отсчитывало минуты, часы, дни, месяцы, годы. Вышел на заслуженную пенсию участковый Панкрат Данилович. Добился-таки своего настырный милиционер: вышла за него баба Маня, она же Мария Ивановна. Сыграли они свадьбу – небольшую, скромную, а после свадьбы произошло чудо: исчезла, как растворилась в воздухе, баба Маня, а вместо неё появилась красивая статная женщина, жена Панкрата Даниловича.
Семью охотника-промысловика Евдокима посетило горе. Зимой, в лютый мороз, на охоте неудачно поскользнулся Евдоким да и сломал ногу. Как ни боролся он за жизнь, но на третий день силы оставили его, а мороз довершил чёрное дело. Помочь Евдокиму было некому: не признавал он промысла с напарником, любил ходить один, чтобы никто не мешал. Нашли его спустя неделю.
Прошло двенадцать лет.
У двери с табличкой «Директор детского дома № 2 Нина Алексеевна Смирнова» остановился высокий, подтянутый, статный парень. Постучался.
– Войдите, – отозвалась Нина Алексеевна. – Заходите, не стесняйтесь.
Парень приоткрыл дверь и вошёл в директорский кабинет.
– А, Игорь, заходи. – Нина Алексеевна улыбнулась. – Ну что, решил что-нибудь?
– Здравствуйте, Нина Алексеевна! Да, я решил. Поеду в Москву, буду поступать в институт, учиться.
– Значит, уезжаешь. А я думала, что у нас будешь. Может, останешься, а? Я тебя порекомендую на танковый ремонтный, директора там знаю, год до армии поработаешь, ты же любишь с железками возиться. А может, и бронь получишь: завод этот оборонный. Оставайся!
– Спасибо вам, Нина Алексеевна, за всё, век буду благодарен, но я поеду, буду учиться, хочу стать инженером.
– А куда поступать собрался?
– В Бауманский, в МВТУ.
– О, это серьёзно. А как ты будешь в Москве, у тебя знакомых там нет, поддержать тебя некому, где жить-то будешь?