Судьбы наших детей (сборник)
Шрифт:
— Я ведь вижу: когда ты здесь, тебе грустно. Мне кажется, ты хочешь, чтобы я тоже испытывал грусть. Хочешь?
Я нахмурился, потом решительно сказал:
— Нет. Я не хочу, чтоб тебе становилось грустно. Мне просто хотелось, чтоб ты знал, где находится эта могила.
— Теперь мне можно идти?
— Конечно. Ты найдешь обратную дорогу к пещере?
— Да. Боюсь, как бы мыло опять не переварилось.
Я провожал взглядом малыша, пока он мелькал среди безлистых деревьев, а после вновь обернулся к могиле.
— Ну что, Джерри, как тебе показался
Я глянул вверх, на облака, затем перевел взгляд на море. Вдали, у горизонта, громоздились черные тучи.
— Видишь? Тебе-то ясно, что там такое? Намечается ураган номер один.
Ветер крепчал; я присел возле могилы на корточки, подобрал откатившийся камень.
— Заммис славный детеныш, Джерри. Я-то хотел его возненавидеть… после твоей смерти. Хотел возненавидеть.
Я положил камень на место, в надгробие, и опять оглянулся на море.
— Не представляю, как мы выберемся с этой планеты, Джерри…
Краешком глаза я уловил какое-то движение. Повернулся вправо, глянул поверх деревьев. На фоне серого неба отчетливо виднелась черная точка — она стремительно уносилась прочь. Я провожал ее взглядом, пока она не скрылась за тучами.
Я прислушался в надежде уловить рев выхлопов, но сердце у меня колотилось до того гулко, что расслышал я только ветер. Неужто корабль? Я встал, сделал несколько шагов в сторону исчезнувшего пятнышка, но тут же остановился. Оглянувшись, я заметил, что камни в надгробии Джерри уже затянулись тонким слоем снежинок. Я вздохнул и двинулся в пещеру. Скорее всего, просто птица.
Заммис сидел на тюфячке, тыкал костяной иголкой в лоскутки змеиной кожи. А я, у себя на тюфяке, следил за дымком, который кольцами тянулся к щели в кровле. Что же это было? Птица или корабль? Черт, не будет мне теперь покоя. Я выбросил из головы всякую мысль о расставании с чуждой планетой, похоронил ее, закопал на все лето. А теперь она опять терзает меня и манит. Ходить под лучами родного солнышка, носить тканую одежду, наслаждаться центральным отоплением, есть блюда, приготовленные искусным поваром, вновь очутиться среди… людей.
Я перекатился на правый бок и уставился в стену, возле которой помещался тюфяк. Люди. Люди-человеки. Я закрыл глаза и сглотнул слюну. Девушки. Женщины. Перед моим мысленным взором проплывали картинки: лица, тела, смеющиеся парочки, танцы после учебных полетов… как же ее звали? Долора? Дора?
Тряхнув головой, я поднялся и сел лицом к огню. Зачем мне такие видения? Ведь я все это благополучно похоронил… забыл… все перекипело.
— Дядя!
Я посмотрел на Заммиса. Желтая кожа, желтые глаза, безносая жабья рожица. Одно расстройство.
— Что?
— Что-нибудь неладно?
Неладно,
— Да нет. Просто мне показалось, будто я сегодня кое-что видел. Впрочем, наверное, ничего и не было.
Потянувшись к очагу, я взял со сковороды кусочек сушеной змеятины. Подул на нее, затем принялся ожесточенно грызть жилистое мясо.
— А как это выглядело?
— Не знаю. Двигалось так, что я было подумал, уж не корабль ли. Но очень быстро исчезло — не поймешь. Возможно, это была птица.
— Птица?
Я пристально глянул на Заммиса. Он никогда не видел птиц; да и я не замечал их на Файрине-IV.
— Летающее животное.
Заммис кивнул.
— Дядя, когда мы рубили в лесу дрова, я видел что-то летающее.
— Как-как? Почему же ты ничего не сказал?
— Хотел сказать — и забыл.
— Забыл! — Я насупился. — В каком направлении оно летело?
— Сюда. — Заммис показал пальцем в глубь пещеры. — От моря. — Заммис отложил шитье. — Давай пойдем посмотрим, куда оно улетело.
Я покачал головой.
— Зима только начинается. Ты не представляешь, что такое зима. Мы с тобой и нескольких дней не протянем.
Заммис вновь принялся протыкать дыры в змеиной коже. Поход в зимних условиях — это верная смерть. Другое дело — весна. Если у нас будет палатка, да если одежду сделать из двойного слоя змеиных шкур с прокладкой из растительных волокон, то мы выживем. Надо смастерить палатку. Мы с Заммисом можем посвятить зиму изготовлению палатки… и рюкзаков. Да, еще ботинки. Нужны прочные походные ботинки. Надо помозговать…
Поразительно, какое пламя способна раздуть искорка надежды: огонь разгорается и в конце концов сжигает отчаяние. Был ли это корабль? Неизвестно. А если был, тогда что он делал — стартовал или совершал посадку? Неизвестно. Если стартовал, то мы с Заммисом пойдем в неверном направлении. Однако противоположное направление ведет в открытое море. Была не была. Весной мы отправимся в путь туда, за лес, посмотрим, что там делается.
Зима промчалась быстро; Заммис трудился над палаткой, а я заново изобретал сапожное ремесло. На змеиной коже я обвел углем контуры наших ступней и после кропотливых экспериментов установил, что если прокипятить змеиную кожу с похожими на сливу плодами, то она становится мягкой и чуть клейкой, как резина. Если уложить такую кожу в несколько слоев и хорошенько просушить под гнетом, то получалась прочная, упругая подошва. Наконец ботинки для Заммиса были готовы, и тут выяснилось, что надо начинать все сначала.
— Маловаты, дядя.
— То есть как маловаты?
— Жмут. — Заммис неопределенно ткнул себе под ноги. — У меня уже все пальцы скривились.
Присев на корточки, я ощупал сквозь ботинки ноги малыша.
— Ничего не понимаю. Ведь, с тех пор как я снял мерку, прошло дней двадцать, от силы двадцать пять. Ты уверен, что не шевелился, пока я обводил ступню углем?
— Не шевелился, — мотнул головой Заммис.
Я наморщил лоб, затем распрямился и скомандовал:
— Встань-ка, Заммис.