Судьбы водят хоровод
Шрифт:
– Так, – соображал замдиректора, – значит, мигранты и либерализм. Ага! Сейчас это актуально. Тогда ты про мигрантов осторожнее пиши, чтобы все было политкорректно…
– Так Шпенглер…
– Кто отвечать будет? Шпенглер? Про мигрантов, я сказал, аккуратно, а вот про либерализм можешь со всей большевистской прямотой рубануть. Сейчас либералов только ленивый не пинает. Короче, работай, но быстро. Учти, не будет Шпенглера, не будет премии.
Паша изумился тонкой связи немецкого философа и российской премии.
Но статью сделал.
Однако страна
На решение этой сложной задачи руководство института отрядило Вячеслава Всеволодовича. У него не было философского образования, то есть ничто не мешало ему двигать науку вперед.
Он собрал коллектив и яростно начал:
– Наша задача – стать частью мировой науки, а со временем и ее авангардом. И мы решим эту задачу.
В полной тишине он окинул взглядом воинство очкариков и сколиозников, преимущественно немолодых людей, и повторил:
– Мы решим эту задачу. С вами или без вас.
Это было самое краткое собрание в истории института. Прения были излишни.
Паша начал корпеть над английским. В принципе, язык он знал неплохо. Но все равно написание статьи потребовало от него погружения и собранности. В этом состоянии он пропустил то, что делалось в институте.
Но институт напомнил о себе. Его вновь вызвал Вячеслав Всеволодович.
– Паша, меня беспокоят твои темпы.
– Темпы чего?
– Интеграции с мировой наукой, – на полном серьезе ответил шеф.
– Я почти закончил статью. Осталось только привести формат в соответствие с требованиями журнала.
– Какого?
– Очень хороший американский журнал, один их ведущих в своей области…
– Паша, ты в своем уме?
– А что не так? – Паша покраснел. Он почувствовал себя учеником в кабинете завуча.
– Коню понятно, что тебя там отфутболят. Они русских авторов не печатают в контексте глобальной политики…
– Наука – вне политики, – робко возразил Паша.
– Кто тебе такое сказал? Ну где у вас, философов, практический интеллект? Ты понимаешь, что это провал! Твои коллеги уже по нескольку статей сделали.
– Как? – изумился Паша. Он точно знал, что в коллективе его считают самым умным.
– А так! Вот отчетность по вашему отделу, – шеф ткнул в какие-то бумаги. – Философ Пустодыхлов сделал аж три статьи. А Бронебойнов пять! Вот им отечественная философия скажет спасибо!
Паша почувствовал в груди толчки зависти.
– В каких журналах это опубликовано? – тихо спросил он.
– Как в каких? В иностранных!
– В каких иностранных?
– Ну… – Шеф поднял листок с отчетностью и начал перечислять: – «Философский вестник Монтенегро», «Бременские
– Это же фуфло, – облегченно вздохнул Паша. – Это же мусорные журналы.
– Мусорными они станут, когда соответствующая вводная поступит. А пока они считаются нормальными. И премию свою коллеги заслужили. Чего нельзя сказать о тебе.
– Так вам любой журнал подходит, хоть самый низкопробный? – уточнил Паша.
– Коню понятно! – жизнерадостно ответил шеф.
И Паша напечатал свою статью в «Философском вестнике Монтенегро».
Но пока статья выходила, наверху, разобравшись в ситуации, внесли коррективы. И призвали ученых печататься только в хороших журналах, даже в самых лучших. «Философский вестник Монтенегро» попал в список «мусорных» журналов, и Пашин труд пропал. Премию он не получил.
На общем собрании коллектива Вячеслав Всеволодович с верой в глазах призвал всех поднажать с интеграцией. Он скаламбурил, что великие традиции русской философии выше гор Монтенегро. Все согласились. Люди были сплошь образованные и знали, что Монтенегро – это простая Черногория. Горы там, может, и не высокие, зато море чистое. И чтобы там загорать и купаться, нужно не спорить с начальством, а во всем соглашаться.
Паша тоже согласился. Тем более что изначально был заряжен на настоящие журналы.
Новый шедевр рождался в муках. Паша сидел над статьей днями и ночами. И даже тайком надеялся, что его вызовет Вячеслав Всеволодович, придаст ему ускорение, и все закончится блестящей публикацией и солидной премией.
Мечта сбылась только наполовину. Вячеслав Всеволодович действительно вызвал его.
– Паша, дорогой! – Он был полон сил.
Паша вдруг подумал, что жена Вячеслава Всеволодовича наверняка устает от фонтанирующего жизнелюбия мужа.
– Как у тебя дела? Опять ты мне отчетность портишь? Вот Пустодыхлов две статьи нам принес, а Бронебойнов три. Пять! Понимаешь, пять очков, то есть статей, в нашу копилку! Журналы из международных баз! А ты что? Опять нолик?
– Я работаю… – Паша был сломлен такими известиями.
– Коню понятно, что работаешь, – с нотками сочувствия сказал шеф. – Но понимаешь, тут работать мало, тут думать надо.
– Как это? – растерялся Паша.
– Ну, более широко думать. Мыслить.
Паша ответил затянувшимся молчанием. Подозрение в том, что он не умеет мыслить, задело его за живое. Философское самолюбие было уязвлено.
– Ты бы поговорил с Пустодыхловым и Бронебойновым, – как-то туманно предложил шеф.
– О чем? Они же на античной философии специализируются. Это не моя тема.
– Тема у нас всех сейчас одна – интеграция в мировую науку, – властно закончил разговор шеф.
В институтском буфете Паша взял сосиски с отварными рожками и решительно подсел к жующим передовикам научного фронта. Он не любил сосиски. Но раз уж такой день, то он решил черпать страдания полной ложкой.
Пустодыхлов ел с аппетитом, а Бронебойнов ковырялся вилкой в тарелке. «Оказывается, они чем-то различаются», – отметил Паша.