Судные дни

Нэвилл Адам

– Этого я не знаю, – тон у него был агресивный, – их не знаю.

– Безусловно, – сказал Макс снисходительно.

Кайла вдруг охватило ощущение беспомощности, как в школе, когда ему задавали вопрос, ответа на который он не знал. Нелогично – с чего бы ему вообще что-то знать о секте? Он разве говорил, что знает? Вряд ли это важно. А Макс Соломон прислал ему мейл с предложением о встрече в его офисе в Блумсбери для «обсуждения перспективного сотрудничества» без всяких уточнений. Он почувствовал, что у него горит лицо.

– Не хотелось бы показаться неуважительным, но почему я должен их знать?

– Судя по тому, что мне нравится в вашей работе, Кайл, я бы предположил, что вам это может быть интересно, – Макс улыбнулся.

Он излучал уверенность, спокойствие и вальяжность,

как будто его успех был неизбежен, как будто он родился для богатства и процветания, и все должны это знать. Эти знаки Кайл знал слишком хорошо. И инстинктивно не любил таких людей. Денежный мешок, важная шишка в киноиндустрии, напыщенный продюсер. Такие любят общаться с творцами и подчеркивать собственную «креативность» при любом удобном случае – этим они унижают само понятие «творчества». Но их стремление присвоить себе чужую работу – он понял это на собственном горьком опыте – всегда подкреплялось хитростью и умом, которые не стоило недооценивать. Именно из-за них Кайл стал самофинансируемым режиссером с долгами такого размера, что от одной мысли о них перехватывало дыхание.

Чуть раньше его забрали из роскошного холла, настолько ярко освещенного, что он все время ожидания провел с полузакрытыми глазами. Когда он оказался в офисе директора и Макс встал поприветствовать его – крошечный, легкий и грациозный, – он неприятно напомнил Кайлу маленькую умную мартышку с бегающими глазками. Обезьяну, вставшую на задние лапы и одетую в костюм от Пола Смита.

К тому же кожа у него была загорелая до цвета батата, а на голове колыхались полупрозрачные пересаженные пряди. Кайл никогда не понимал, почему лысеющие мужчины платят такие деньги за операцию, из-за которой волосы только редеют. Он один раз ездил в Канны и дважды – в Лос-Анджелес, разговаривал с агентами и постоянно попадал в совершенно чужой мир, где было полно людей, похожих на Макса Соломона.

Вчера вечером, когда пришло письмо с приглашением, Кайл бросил читать объявления о вакансиях и немедленно нашел сайт «Ревелейшн Продакшнз». Тщеславная надежда, что он снова сможет работать и заработает достаточно, чтобы отмахнуться от перспективы банкротства, тут же угасла. Изучая сайт, с каждой строчкой Кайл разочаровывался все сильнее.

Фирма опубликовала книгу «Послание» и продала «пятьдесят миллионов экземпляров!». Эта информация занимала большую часть страницы. Этот томик частенько попадался Кайлу на глаза. «Послание» изменило жизнь многих звезд шоу-бизнеса, и в одно лето его читала каждая вторая девушка в лондонском метро. Правда, то лето давно прошло, и с тех пор Кайл не видел, чтобы кто-то прилюдно листал эту книгу.

Кроме «Послания», у компании был обширный послужной список из книг, DVD, CD и сопутствующих товаров, которые подавались как уникальные, современные, жизнеутверждающие пособия для саморазвития. Компания характеризовала свою деятельность как «новаторскую», «эпохальную» и «ставшую откровением». Бренд показался Кайлу ужасно калифорнийским, вульгарным и немного устаревшим – очередной «волшебной таблеткой», которая еще больше усилила его отвращение к наукообразию, перемешанному со спиритической чепухой. Но к этому все и шло: он скатился на самое дно киноиндустрии, если не считать порнографии.

Его документальный фильм об американском металкоре, «Шреддеры», сотню раз показывали по кабельному, он стал хитом фестивалей в две тысячи шестом и до сих пор считался культовой классикой в музыкальной среде. «Шабаш» о ведьмах в шотландском университете принес ему обвинение в клевете, но все же был показан на BBC2 и неплохо принят. Документальный фильм о европейском блэк-металле «Царящие в аду» купили на DVD тридцать тысяч человек. Двести тысяч скачали документалку «Кровавое безумие» о трех британских туристах, которые пропали за Полярным кругом. Это был настоящий успех. Не какая-нибудь фигня. Он знал то, о чем говорил. У него была стоящая фильмография. Но распространители первых трех фильмов заявили, что он должен им денег: пятнадцать штук. А еще на нем до сих пор висел десятитысячный долг за производство «Шабаша», тяжелый, как наковальня. В результате после последнего фильма и невыплаченной аренды

он был должен тридцать тысяч фунтов по разным кредитам и займам. День финансовой расплаты приближался. Ожидание не давало веселиться даже по мелочам. Он уже физически не мог расслабиться, а это оказалось еще хуже, чем потеря пусть призрачной, но радости. Кайл заметил, что кое-какие гарантии «Ревелейшн Продакшнз» все же давала. Счастье: они обещали его прямо. Так что, может, и стоит сделать им фильм о тантрическом сексе.

– Почему вы думаете, что меня должны интересовать секты?

– Я видел ваши работы. В них чувствуется свежесть и незашоренность. Когда речь идет о чем-то узкоспециальном, осмеиваемом, забытом. О необъяснимом. Вы не эксплуатируете идеи, Кайл, и мне это нравится. Не гонитесь за сенсациями. Вы непредвзяты, друг мой. Поэтому мне интересно, сможем ли мы работать вместе. Меня интересует ваш подход. Ваше видение.

Кайл постарался ничем не выдать, что польщен.

– Я снимаю фильмы по одному принципу. Я хочу показать субкультуру и понять ее. Или честно рассказать историю. Отразить именно то, что мои герои испытали на себе. Я снимаю только то, что мне интересно. Истории, которые меня завораживают, которые никто еще не рассказывал – или рассказывал плохо. То, чего избегают или по крайней мере не понимают в обычном кино. Мне кажется, что я знаю способ этого достичь, и не буду от него отказываться. Если по ходу дела я смогу обойти Голливуд и существующую бизнес-модель – отлично. Художественный компромисс, кража идей, «белые воротнички»… Хватит. С меня хватит. – В его голосе было едва скрытое предупреждение. Ему говорили, что не слишком умно и даже непрофессионально демонстрировать свою озлобленность в разговорах с продюсерами, но сегодня он предпочел проигнорировать эти советы.

Макс высоко поднял выщипанные брови, но вот нижняя часть лица не шевельнулась. Значит, он еще и подтяжку делал. Полуулыбка, в которую Кайл уже почти поверил, была, оказывается, издевательством.

Кайл постарался подавить растущее раздражение. Получалось плохо: все равно что закрывать банку красной краски слишком маленькой крышкой.

– Наступает мое время, таких режиссеров, как я.

Вышло слишком драматично, Кайл сразу почувствовал себя идиотом, но тем не менее всегда искренне радовался тому, как киноиндустрию трясло от цифровых технологий, лишивших продюсеров былой монополии. Напоминать им о новых временах – это самое меньшее, что он мог сделать.

– Со временем я сам собираюсь заняться распространением собственных фильмов. Для специфической аудитории. В них никогда не будет идиотского цензурированного дерьма, вставленного ничего не понимающими чиновниками с их приходами-расходами, итоговыми графами и карьерами. Я финансирую, снимаю и монтирую фильмы сам. Следующий мой шаг – разобраться с дистрибуцией. Вот что я об этом думаю.

– Понимаю, – Макс посмотрел на свои тонкие, как у женщины, пальцы, несколько секунд поизучал ногти, при этом то ли хмурясь, то ли стараясь не улыбаться. Сложно понять мимику человека, чей подбородок когда-то, скорее всего, был частью лба. – Ваше «Кровавое безумие» поразило меня недвусмысленной очевидностью, если можно так выразиться, паранормального аспекта этой трагической истории. Из этого фильма я понял, что нечто очень древнее, бросающее вызов законам природы, ответственно за исчезновение множества людей… на краю света. Вы в это верите?

Начинается.

– Макс, все хотят знать правду. Я просто пытался понять, что случилось. Я никогда не смогу узнать, что конкретно там произошло. И думаю, никто не узнает. Но я полностью прочувствовал место, где родилась эта история. Люди сами предлагали версии, я ничего им не подсказывал. Не пытался управлять ходом интервью или подгонять какие-то теории под факты. Мой разум и мой объектив были распахнуты. Любой, кто смотрит фильм, интерпретирует его. В наши дни все хотят высказаться. Весь мир – как будто присяжные, которые никак не могут договориться. Я даю аудитории известные факты и свидетельства, которые вполне могут оказаться ложными. И честно говоря, я не имел ни малейшего понятия о том, что это будет за фильм, когда делал его.