Судья (Адвокат-2)
Шрифт:
Катя все так же молча встала и направилась к выходу из кабинета. И только на самом уже пороге, обернувшись, прошептала:
— Я люблю тебя, Сереженька… А может быть, и не прошептала, а глазами сказала… И вышла.
Челищев не помнил, как Юра выводил его из «Крестов», и не слышал, что он говорил. Сергей словно оглох в звенящей тишине допросного кабинета. Очнулся он уже на улице, где Юра начал мяться, жаться, пока, наконец, блудливо хихикнув, не напомнил:
— Сергей Саныч, а насчет гонорара-то… Вы забыли, наверное… Для вас это мелочь…
Челищев молча достал деньги и сунул их незаметно в потную Юрину ладошку, а потом зашагал, покачиваясь, к финляндскому вокзалу, где его ждал в «джипе-черроки» Вася.
— Эй, Адвокат, что с тобой? Плохо стало, что ли?
— Сердце… — еле выговорил Челищев посеревшими губами. Вася матюгнулся и побежал в здание вокзала к аптечному киоску за валидолом. Он вернулся очень быстро и крепкими пальцами запихнул Сергею в рот сразу две таблетки, а потом рванул к больнице. Челищев закрыл глаза и стал осторожно баюкать боль в груди. Вася косился на него и время от времени приободрял:
— Ничего, Адвокат, потерпи, сейчас приедем…
Сергей вяло кивал в ответ. Ему пришло в голову, что Вася может и не успеть довезти его до врачей. Странно, но эта мысль не вызвала страха, наоборот, от нее Челищеву стало легче. Мысли о смерти несли покой, сглаживали мучительное ощущение вины и осознание непоправимости случившегося по его вине. Влетев на немыслимой скорости чо двор больницы, Вася заехал прямо на крыльцо. Выскочив из «джипа» и вынув Челищева, пинком ноги открыл дверь и ввалился в приемную.
— Живо, врачей! Парню с сердцем плохо! — гаркнул Вася девочкам в регистратуре. Поднялась большая кутерьма, Сергея уложили на каталку, куда-то повезли, сделали быстро два укола. Потом в каком-то кабинете его раздели, подсоединили к телу присоски и датчики, и незнакомый хмурый врач в голубом халате и шапочке долго и внимательно наблюдал за всплесками сигналов на экране монитора. Потом пришел еще один врач, и начался тихий консилиум. Наконец врач в голубом халате пожал плечами, выключил монитор и сказал, обращаясь к Челищеву:
— Гм… С сердцем у вас почти полный порядок… По крайней мере сейчас… Возможно, у вас были судороги грудных мышц… или другие неприятные ощущения невралгического характера. Ничего опасного для сердца я сейчас не наблюдаю. Вам, молодой человек, надо немного нервишки подлечить, и этим мы, пожалуй, и займемся прямо сейчас. Вас отвезут в палату, и через часок приступим. Только у меня большая к вам просьба — если уж вы лечитесь, так лечитесь, не надо из больницы бегать, себе же хуже делаете, лечиться дольше придется. Хорошо?
Сергей медленно кивнул. Через час его так накачали транквилизаторами, что боль в груди затихла, а потом и вовсе растворилась вместе с обрывками засыпающих мыслей…
Антибиотик, получив от Васи и опера Юры информацию о том, как прошло свидание в «Крестах» и в каком состоянии Челищев вернулся в больницу, пришел в очень хорошее расположение духа. Виктор Палыч озадачил Юру тем, что попросил аккуратно довести информацию о свидании между Сергеем и Катериной до Званцева. Юра ничего не понял, но вопросов задавать не стал. Позже, поговорив с приехавшим из больницы Васей, Антибиотик приказал ему найти и доставить для разговора некоего Валдая.
Вова Кругов получил прозвище Валдай в Афганистане, откуда вернулся в 1988 году. Возвращение в Ленинград преподнесло Валдаю обычный солдатский сюрприз — девушка, которую Вова считал своей невестой, его не дождалась. Истерзанная войной и обидой психика Крутова пошла совсем наперекосяк, он начал пить, в одиночку «тряс» кооператоров, когда кончались деньги,
Когда выяснилось, что Валдай — афганец, его не стали бить и калечить. Званцев долго разговаривал с ним лично, а в конце беседы предложил перейти в свой «коллектив». Вова Кругов согласился. Олегу пришлось с ним повозиться — у парня уже были серьезные проблемы с алкоголем и наркотиками. Званцев с помощью хороших врачей и дорогих препаратов буквально вытащил Валдая из ямы, «подшил» его и закодировал. Вова готов был молиться на Званцева, он был предан ему по-собачьи. В свое близкое окружение Званцев Валдая все же не пускал, поскольку Вова, не отличаясь интеллектом, проявлял еще к тому же ненормальную жестокость по отношению к женщинам, особенно симпатичным. Валдай удовлетворял свои инстинкты и вымещал обиды на проститутках, которые потом жаловались своим сутенерам, а те передавали претензии выше. Катя терпеть не могла Валдая, и Олег вынужден был держать парня, которому необъяснимо сочувствовал (может, себя самого в нем видел?), назначив бригадиром на дальних выселках — Валдай «работал» в пригороде Петербурга, Павловске, и появлялся на берегах Невы не чаще раза в месяц.
Виктор Палыч знал историю Вовы Крутова, его отношение к женщинам, которые, по мнению Валдая, все были блядями и суками. Именно на этой женоненавистнической струне и собирался сыграть Виктор Палыч особую мелодию для Олега Званцева.
Валдай был чрезвычайно польщен тем, что его пригласил для «серьезного разговора» сам Антибиотик, которого Вова за свою карьеру видел всего несколько раз, да и то, что называется, с галерки. Отмороженных мозгов Крутова не хватило на то, чтобы понять тонкую игру Виктора Палыча, долго и степенно рассуждавшего о понятиях чести, настоящей мужской дружбе и верности. Когда Антибиотик перешел, наконец, к сути вопроса и рассказал Валдаю о «подлой измене», совершенной Катей и Сергеем за спиной томящегося в тюрьме Зяанцева, Валдай уже пылал благородным негодованием, вскакивал, матерился, сжимал кулаки и только что не выпускал пар из ноздрей, как Конек-Горбунок из известной сказки.
— Такая вот, Вова, история за спиной нашего товарища случилась… Сам понимаешь, кто-то должен эту тему Олегу передать. Это трудно, горько, но необходимо, и сделать это должен кто-то из своих. Я и сам бы, конечно, мог, но — ты ведь знаешь Адвоката и его самолюбие… Ему будет вдвойне больно услышать такое от меня, старого. А ты афганец, фронтовик, как и Олежка, вы одной, так сказать, крови, одного заквасу… От тебя услышать эту горькую правду ему будет легче. Поэтому, Володя, тебе и нужно Олегу обе всем написать… Он для тебя многое сделал, а теперь ты ему должен глаза раскрыть…
Антибиотик говорил проникновенным голосом с выражением искреннего отеческого страдания на лице, а Вова Кругов завороженно кивал. Уговаривать его не пришлось. Под присмотром Виктора Палыча он тут же накатал маляву Званцеву:
«Здорово, брат!
Ты знаешь, для меня это слово свято. Ты всегда был мне как родной старший брат, поэтому обманывать и утаивать от тебя горькую правду не могу. За твоей спиной творится блядство. Мы все прошли через это и можем друг друга понять. Твоя жена и тот, кого ты считал другом, изменили тебе и делают это постоянно, даже не стесняясь братвы. Я знаю, тебе будет больно, ты говорил мне всегда, что женщины — не все такие, но вот оказалось, что все. Мне тяжело писать тебе об этом, но пусть это лучше буду я, чем кто-то начнет смеяться. Я не лезу в твои дела, но пусть твои глаза будут раскрыты. Нам не в первый раз стреляют в спину, но мы должны выстоять. Помни, что всегда и во всем можешь на меня рассчитывать. Прости, если сделал тебе лишнюю боль. Только скажи, я этому кобелю елду вырву. Твой брат по крови,