Сугубо доверительно [Посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.)]
Шрифт:
Следует иметь в виду, что начиная с 1989 года в Горбачеве стало расти подспудное стремление нейтрализовать растущие внутренние трудности и падающую популярность в стране за счет внешнеполитических успехов, мнимых или реальных. Поэтому советы дипломатической службы — не спешить, поторговаться, чтобы получить то или иное обоюдно выгодное соглашение, — не всегда его устраивали. Времени у него как раз и не было. Он все больше стал замыкаться „в себе" при решении международных вопросов. Результатом явилось резкое ослабление способности всей советской дипломатии успешно адаптироваться к быстро меняющейся международной обстановке.
Роль международного отдела ЦК партии — после некоторого оживления в 1986 году — также быстро вновь уменьшалась.
Правда, время от времени Горбачев использовал меня, памятуя мои хорошие личные связи в правительственных кругах США, при проведении встреч с Рейганом, а затем и с Бушем. Однако разработкой наших позиций к этим встречам занимались сам Горбачев, Шеварднадзе и узкий круг наиболее близких им лиц.
Мальта. Вопрос об объединении Германии и общеевропейской безопасности
История распорядилась так, что президент Буш, пришедший на смену Рейгану, и его госсекретарь Бейкер также начали руководить американской дипломатией в более персональной и свободной манере, активно контактировать напрямую с лидерами других стран путем личных встреч, либо прибегая к телефонным беседам. Ни американский президент, ни Горбачев, судя по всему, не чувствовали особой необходимости консультироваться со своими правительствами или пояснять населению своих стран направление и существо их конфиденциального диалога и взаимных действий, хотя они во многом определяли будущее для всего мира. Особенно активным был личный канал Шеварднадзе — Бейкер. Последний многого добился с помощью этого канала. Податливость Шеварднадзе нелегко объяснить, как и то, кому он больше подыгрывал: то ли Горбачеву, то ли американским партнерам, с тем чтобы „успешные" переговоры привлекли внимание мировой общественности к его личности и принесли ему политические дивиденды на Западе.
Как известно, во внешней политике Горбачев провозгласил общую для всех стран приоритетную задачу — предотвращение ядерной катастрофы и окончание „холодной войны". Он ставил своей целью избавить советскую внешнюю политику от догматизма и идеологической зашоренности, придать ей определенную гибкость, динамизм, чтобы уменьшить международную напряженность, развязывать сложные узлы и преодолевать застарелые споры и противоречия, особенно на американском направлении.
Большинство советского дипломатического корпуса (и я в их числе) встретило все это с энтузиазмом. Однако постепенно наши дипломаты оказались в замешательстве. Горбачев слишком часто и с непонятной спешкой растрачивал переговорный потенциал нашей дипломатии. Практическая интерпретация того, что он громогласно провозглашал как „общечеловеческие ценности", подчас трансформировалась в решения, которые в какой-то степени игнорировали наши интересы ради достижения нужных, но слишком уж поспешных и не до конца продуманных соглашений с Западом. Такое поведение трудно оправдать, тем более, что Запад никогда не забывал о своих интересах на переговорах с Горбачевым.
Любопытно отметить, что Совет национальной безопасности США 13 марта 1989 года принял конфиденциальный документ о том, как администрации Буша вести дела с Горбачевым. В нем прямо говорилось, что целью американской политики должно быть не оказание „помощи" Горбачеву, а взаимодействие с Советским Союзом таким образом, чтобы „подталкивать его в направлении, желательном для нас".
И администрация Буша не без успеха подталкивала Горбачева и Шеварднадзе. Она совместно с Бонном добилась от Горбачева крупных уступок в другой ключевой области — объединении Германии.
Остановлюсь чуть подробнее на этом важном вопросе. Начиная с 1989 года МИД стал активно разрабатывать новые идеи глобальной и европейской систем безопасности (долгое время мы в своей политике исходили из того, что основным фактором нашей безопасности в Европе является наличие там сбалансированной двухблочной
Вашингтон не разделял этот энтузиазм, но публично не возражал, будучи занят совместно с союзниками идеей объединения Германии.
Важное значение имела первая полномасштабная встреча Горбачева с Бушем 3 декабря 1989 года на Мальте (мне довелось участвовать в этой встрече). Значительное место на переговорах заняли проблемы разоружения. Но главными, по существу, были вопросы советско-американских отношений в свете прихода в США новой администрации, реформ Горбачева в СССР, развития событий в Восточной Европе и вокруг германской проблемы. Вопрос об объединении Германии не значился в подготовленной заранее повестке дня. Правда, Берлинская стена рухнула еще за месяц до встречи и идея объединения Германии получила новый импульс на Западе.
Буш осторожно прозондировал отношение Горбачева к этой идее. Горбачев высказался в том плане, что наша европейская политика основывается на приверженности „общеевропейскому процессу" и эволюционному построению „общеевропейского дома", в котором будут учтены интересы безопасности всех стран. Но он не уточнял, как это должно быть сделано, хотя у него и был с собой меморандум наших европейских и германских экспертов на эту тему („объединение Германии должно быть окончательным продуктом постепенной трансформации политического климата в Европе, когда оба блока — НАТО и Варшавский договор — будут распущены или объединены по взаимному согласию").
Вопрос о Германии подробно не обсуждался на Мальте, но для Буша и для Запада было важно в принципе, что Горбачев не отверг с ходу разговор об объединении Германии, как преждевременный, а именно этого опасались Вашингтон и Бонн{36}.
Не менее значительным по своим последствиям для развития событий в Восточной Европе было подтверждение Горбачевым — в ходе обсуждения с Бушем положения в странах этого региона, — что „доктрина Брежнева" мертва. Президент США воспринял это важное заявление как фактическое заверение Горбачева не вмешиваться в происходящие в странах Восточной Европы события, что, разумеется, активизировало деятельность Вашингтона по развалу социалистического блока. При этом США не брали на себя конкретных обязательств по созданию новой сбалансированной системы безопасности в масштабах всей Европы. Кто знает, быть может, уже тогда в кабинетах внешнеполитических ведомств стран Запада зарождалась идея продвижения НАТО на Восток, которая сейчас активно обсуждается.
Понимал ли Горбачев в тот момент (и позже) опрометчивость подобных своих поспешных заверений, хотя бы с точки зрения поддержания элементарного международного баланса сил, столь необходимого для дальнейших успешных переговоров и дипломатического торга? Или он был полностью заворожен обещаниями Буша не использовать во вред Горбачеву ослабление советских позиций в Восточной Европе, а также своим „новым мышлением" в отношениях с Западом? Не знаю. Но, во всяком случае, ясно, что в решающий момент он сознательно дистанцировался от бурных событий в Восточной Европе. „То, что происходит там, — прямо заявил Горбачев на заседании Политбюро 2 января 1990 года, — не должно нас сбить с пути, ни в мыслях, ни в действиях". Буш мог быть доволен. А Горбачев был удовлетворен полученным от президента США обещанием поддержать его реформы, а может быть, даже оказать экономическую помощь.