Сугубо финский попаданец. Дилогия
Шрифт:
— Ты капитана Свинцовая помнишь? — Кивает, помнит значит. — Характеристику на него писал, помнишь? — Помнит, отползать начинает. — Дочка у него малолетняя была, знаешь? — Башкой мотает, не знает значит, да и хрен с ним. — Привет тебе от них — прикладом финской винтовки между глаз, вот теперь точно как у рака, глаза выскочили и на белесых нитках повисли. Кинжал конечно жалко, но для полноты картины придётся оставить, сунул мертвому замполиту в руку и подтащил к помирающему финну поближе. Теперь всем ясно — рукопашная — комиссар зарезал двух солдат, а солдаты его прикладом приголубили. Разведчика искать никто не будет, а за голенищем сапога ещё один
Николай, затаившись в кустах на окраине посёлка терпеливо выжидал, правее, метрах в пятистах шёл бой, щёлкали винтовки, трещали автоматные и пулемётные очереди, за спиной трусцой пробежали финны, не очень много, с битую роту будет. Видать к своим на помощь спешат. Противно заныло и там куда они ушли поднялись фонтаны разрывов, наши били по наступающим. В ответ на взрывы, из соседних кустов заполошенным зайцем выскочила тщедушная фигурка с длиннющей мосинкой в руках. Выскочила и заметалась, забирая вслед вражеским солдатам.
— Назад, придурок! Ложись! Жить надоело?!
Вот так пересеклись судьбы Николая Сапоча и Марлена Вайкуса.
В районе Дибунов ухало и скрежетало, время от времени взлетали ракеты, шёл ночной бой. А вот позади, в Белоострове бой затих, значит нет больше десантников и ополченцев, только они вдвоём с музыкантом ещё живы и высматривают как бы к своим пробраться. Не успели залечь для наблюдения, так Марлена прорвало, трещит без умолку, видать от нервов, шикнешь на него тот на минутку затихнет, а потом снова:
— Как раз сольфеджио было, профессор Берг меня выругал, сказал, что таким тунеядцам только на дудке играть. Очень обидно стало. Спускаюсь по лестнице вниз, а там в вестибюле стол кумачом накрытый, идёт запись добровольцев. Тут мне слова профессора припомнились, про дудку, представилось как я на горне конникам товарища Будённого зОрю играю. Ну и записался. Как в полк попал, так сразу в военный оркестр и пошёл, а они говорят: — «Скрипач не нужен»…. Ой, там стонет кто-то.
— Где?
— Да там.
Почти невидимая в темноте рука махнула куда-то влево. Звуков Сапоч не услышал, но ветер подул в их сторону и отчётливо пахнуло паленым металлом — горелыми танками. Во время «Финской» нанюхался, такое ни с чем не перепутаешь.
— Ну, пошли посмотрим, кто там стонет.
В темноте толком не разобрать, несколько танков, ближний вроде Т-34, вот из него действительно слабо постанывает кто-то. Сунулся в приоткрытый водительский люк, темно, ни беса не видно. Пришлось за фонариком лезть, на ощупь провернул синий светофильтр, снова сунулся, подсветил: на месте стрелка-радиста — генерал сидит, кровью залитый, вот он-то и постанывал. Зарраза, ну и везёт же ему на раненых генералов-танкистов!
— Кто там, кто?
— Генерал.
— Как генерал?
— Каком к верху! Теперь тащить придётся….
15/IX-1941. Северо-Западнее посёлка Повенец.
— Господин штаб-ротмистр, а вам особое задание. — Полковник-марковец Кондратьев, 19 раз раненый в Великую и Гражданскую войны, известный тем что в Финляндию приехал ещё в 39-м, со знаменем 2-го Корниловского ударного полка, сверлил тяжёлым взглядом командира конного взвода Сергея Вакара.
— Вам особое задание — предотвратить взрыв шлюза Беломоро-Балтийского канала, это самое первое сооружение из семи, так называемой Повенецкой лестницы. В июне финны с немцами сюда закидывали диверсантов с задачей разрушить шлюзы, но теперь это наша земля и его превосходительство
— Опять ряженными?
— На ваше усмотрение, но мне кажется, что так будет лучше всего, перед нами 313-я дивизия, а они еще не пуганные и таких ухваток не знают. Так что переодевайтесь.
— Слушаюсь, господин полковник!
— С Богом голубчик.
Промокший часовой прохаживался возле «сорокопятки», смотревшей между домов в сторону дороги Медвежьегорск — Пиндуши — Повенец. Группа всадников в стоявших колом от дождя шинелях и потертых зелёных пограничных фуражках, появилась справа и устало протрёхала по улице Петрозаводской.
— Эй, боец! Где ваш штаб?
— Во-он тама, подле воды, в домиках.
— «В до-омиках», а если я шпион?
— Да какой же вы шпион, товарищ майор, ваши пограничники нас всю неделю прикрывали от финна во время марша.
— Ну ладно, ладно. Не болтай много, товарищ красноармеец. Службу вон неси, бдительно.
— Есть, товарищ командир!
Всадники проехали до конца улицы, свернули направо и исчезли из поля зрения. Со стороны Медвежьегорска бахала артиллерия, финны наступали, а здесь было пока тихо. Боец тяжело вздохнул, перекинул винтовку с левого плеча на правое и продолжил нести караульную службу, прикидывая через сколько его сменят и можно будет зайти в дом, слегка обсушиться, дождь лил уже третий день не переставая. Только обсушиться ему было не суждено, минут через сорок, со стороны канала затрещали автоматные очереди.
17 сентября Русская бригада, форсировав по гребням шлюзов Беломорский канал, броском продвинулась в район деревень ОровТуба и Габсельга и захватила их. В Медвежьегорске, прижатыми к Онежскому озеру оказались части 37, 71 и 313 дивизий. Карельский фронт был рассечен напополам. Белогвардейцам при поддержке VII финского корпуса оставалось повернуть на север, и по дороге Морская Масельга — Лапино выйти на берег Белого моря в районе Сумского Посада, перерезав здесь железную дорогу Сорока — Обозерский.
На призыв главнокомандующего РОВС, генерал-лейтенанта Архангельского — «Я поведу вас в Россию!», откликнулась вся эмигрантская Европа. Меньше чем за месяц в Финляндию разными путями прибыло более семи тысяч человек. Первой ласточкой оказался начальник 2-го отдела (Германского) РОВС, генерал фон Лампе с «Офицерской дружиной» из 450 ветеранов.
Следующим появился полковник Анатолий Иванович Рогожин, терский казак, бывший командир Дивизиона Его Императорского Величества Конвоя, 3 сентября вместе со своими конвойцами он прибыл в Хельсинки. Поток нарастал, ехали из Болгарии, Румынии, Польши, Франции, Бельгии. 19 сентября появился самый значимый контингент, из Югославии. В свое время король Александр I Карагеоргиевич, искренне веривший в идеалы православно-славянского братства и считавший себя обязанным всячески помогать бывшим подданным державы, неоднократно встававшей на защиту его Родины, впустил в свою страну остатки врангелевской Русской Армии, предоставив белоэмигрантам гражданские права. Минимальная численность русской колонии в Белграде к 1941 году составляла 10 тысяч человек. Фактически все университеты, театры, железные дороги были укомплектованы русскими специалистами.