Сулейман. Я выбрал тебя
Шрифт:
Целую, сплетая наши языки, и кайфую от того, как плывет ее взгляд. Пьяная моя девочка. Мной пьяная.
– Пожалуйста, – хнычет, виляя попой, а я балдею, как у нее ножки дрожат.
Дотягиваюсь губами до груди, целую, втягиваю соски в рот по очереди, заставляю их краснеть и превращаться в тугие камушки. Зарываюсь в волосы, сжимаю, тяну на себя, кусаю губы, глотая ее всхлипы, кайфую от того, как царапает мою грудь от нетерпения, как дрожит в моих руках, как ластится, как чувствует меня и мою жажду. Приподнимаю ее за бедра и в порыве
– А-аах! – вскрикивает.
Черт! Это выходит не по плану – резко, грубо, глубоко, до потемнения в глазах. По ее телу прокатывается дрожь. Тяну на себя, целую нежно, чувственно, аккуратно, пытаюсь сгладить грубое вторжение.
– Двигайся сама, как хочешь, – шепчу и обхватываю ее талию, не помогаю, просто стискиваю пальцы, наблюдая, как колышется ее грудь, как приоткрываются губы, как порхают ресницы, когда она медленно и плавно покачивается.
В сексе я привык задавать темп и всё контролировать, и это мучительно, невыносимо, когда хочется рваться вперед, ускорятся, а нельзя. И я по-мазохистски кайфую от нашей чувственной ванили, скольжу по грани, плаваю на волнах нашем общей эйфории и мечтаю задержаться в этом состоянии подольше.
– Умница. Да, вот так, – упираюсь затылком в изголовье и закрываю глаза. – Откинься, прогнись, ножки шире, – немного корректирую позу и просовываю пальцы между ее губ. – Оближи.
Слушается мгновенно. Горячий рот обхватывает фаланги, игривый язычок исполняет хитрый танец, а я еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться.
Нет, сначала моя девочка.
Вынимаю пальцы и накрываю ими пульсирующий бугорок. Аккуратно поглаживаю чувствительное место, слегка, не доводя до финала, но вынуждая ускорять темп, ловить ритм, закатывать глаза и глотать воздух.
– Кончи для меня, сладкая, – голос пропадает, к чертям.
А Машка…
– Не могу, – чуть не плачет, и дергается, когда по животу рукой веду.
Страстная, до одури накаленная и беспомощная.
– Я помогу, – шепчу в искусанные губы и ловлю затуманенный взгляд.
Обхватываю ее бедра. Тяну на себя и вдалбливаюсь снизу. Резко, быстро, глубоко, жёстко. Как хочется мне. Впиваюсь в пухлый рот, слизываю стоны нашего общего безумия. Сердце истошно колотится, тело горит, пах болезненно сводит. Все так остро, чувственно, на грани…
Маша улетает первая, выгибается, стонет и содрогается, сжимая мой член спазмами оргазма. Я за ней, на последнем глубоком рывке.
Да! Черт подери, да!
Да! Да! Да!
Это мой космос, это моё всё, это то, отчего хочется жить и сворачивать горы. И я сейчас не о сексе, а об ощущении, что та, которую люблю, моя.
Маша падает мне на грудь, утыкается в шею и пытается отдышаться. Жарко. Мы мокрые от пота и дышим, как загнанные лошади, но это самые лучшие ощущения в моей жизни.
Зарываюсь в ее волосы, целую за ухом, в самой чувствительной точке, обнимаю крепче, еще ощущая дрожь по телу.
Мне мало.
Я хочу еще.
Любить
Долго. Всегда. Всю жизнь.
Но ей нужна передышка, а значит, она ее получит.
– Хочешь завтрак? Я чайник нагрел, – произношу тихо, когда она чуть приподнимается и заглядывает мне в глаза.
Молчит секунду, а потом душу рвет признанием и крылья дарит, смущенно улыбаясь.
– Я все хочу, что с тобой связано.
Пи…дец плыву. Кажется, я только что попал в свой собственный рай.
– Девочка моя любимая, – легко целую в истерзанные губы и помогаю встать.
Наблюдаю, как немного пошатывается, и кайфую, потому что это удовольствие она получает от меня. И всегда будет получать, я всё ей дам, что ни попросит. Потому что она дарит не меньше – всю себя.
***
Кажется, я становлюсь охрененно улыбчивым мужиком, но по-другому не выходит. Впрочем, почему нет? Если я дома, и все это предназначается для одной-единственной девушки. Наблюдаю за деятельной Машей, радующейся сюрпризу, как ребенок, и насыщаюсь ее искренними эмоциями и умением находить прекрасное даже в мелочах.
Она украшает елку, наряжая ее игрушками, а я не могу не любоваться ей самой. Такая милая и домашняя в белом длинном свитере, то и дело съезжающем с одного плеча и смешных носках чуть выше колена.
– Сулик, как думаешь вот этот синий шар тут оставить или повыше перевесить? – поднимает руку вверх и оборачивается, пряча улыбку в уголках вкусных губ.
– Выше, – выдаю хрипло, залипая на кусочке обнажившейся попы. А свитер-то, оказывается, не такой длинный и очень симпатичный.
– Эй, ты куда смотришь? – чуть щурит зеленые глазки.
– На красоту, – говорю правду и кайфую, замечая румянец на ее щеках.
Уверен, даже через двадцать лет, она не изменится и будет также ярко реагировать на мои подначки, а я буду смотреть и завидовать самому себе.
– Ты же мне поможешь? – а вот нотки неуверенности в ее голосе мне совсем не нравятся, подрываюсь с кресла и сгребаю в охапку.
Она такая маленькая по сравнению со мной, худенькая, хрупкая. Хочется, как первобытному мужику, закинуть ее на плечо, утащить в пещеру и камнем проход завалить, чтобы никуда не делась. Потому что я – еще тот еб…нутый собственник. И дочку хочу, чтобы копией мамы родилась, такой же рыжеволосой красавицей с колдовскими глазами.
– Эй, ну не хочешь, я же не заставляю, – бубнит мне в шею, а сама жмется теснее. Это у нас с ней общее, желание постоянно контачить, чувствовать тепло друг друга, касаться, осязать.
– Очень хочу, – целую ее в висок и через силу отступаю, заставляя себя не смотреть в сторону спальни. Доберемся дотуда чуть позже, а пока... – Командуй, Машуль.
Тридцать первое наступает по календарю, но как будто внезапно. И я больше не могу скрывать от Маши сюрприз. Сажусь в кресло и утягиваю ее на колени, чтобы не позволить сбежать раньше времени.