Сулла (илл.)
Шрифт:
И закатил глаза от предстоящего удовольствия.
– Где? – спросил Сулла, оживившись.
Маркитант указал на книги.
– Не вижу, Африкан.
– А ты разгляди получше, божественный. Видишь? – потайная дверь.
И Африкан поманил Суллу. Тот медленно, снедаемый любопытством, направился за хитрым маркитантом. Стоило посильнее толкнуть полки с книгами – и они подались. И оттуда – навстречу – пошел сладчайший запах духов вместе с желтым, тусклым, манящим светом.
Сулла переступил порог и действительно увидел нечто:
Тихие звуки арфы заливали чудо-комнату.
Сулла поклонился. Девицы замахали руками.
– Скорее же! – крикнула одна из них.
Сулла улыбался. Он счастлив. И он сказал Африкану, чтобы слышали все:
– Я приду сюда ко второй страже. А к тому времени чтобы навезли сюда лучших цветов, лучших вин и всего, что пожелают эти царицы. – Он вспомнил. – И духов, Африкан! Как можно больше духов! И фалерна вместе с летним снегом!
2
Солнце проникало в эту узенькую улицу, – которую впору назвать щелью меж пятиярусных домов, – только в полдень. А по утрам здесь царил сумрак горных ущелий Цизальпинской Галлии. И прохладно так же, как и там.
Во втором часу утра – лавки только-только открылись – перед колбасником Сестием появился некий центурион с золотыми и серебряными запястьями на левой руке. Шлем его блестел, точно золотой. И туника под кольчугой красовалась чистейшим бело-голубым цветом. Башмаки отличные. Хотя и солдатские. Из прекрасной кожи…
Сестий не узнал, кто этот бравый центурион – загорелый, широкоплечий и, судя по осанке, человек денежный. Ибо у денежного – одна осанка, а у бедного – совсем иная.
– Узнаешь, Сестий? – сказал центурион.
Колбасник отставил нож и уставился на солдата. Протер глаза, будто только что проснулся.
– Нет, – признался он.
– А ну, взгляни-ка получше…
– Чтоб я издох, не узнаю, – сказал Сестий из Остии.
– Зачем издыхать? – улыбнулся солдат. – Жить надо!
– Погоди, чтобы мне издохнуть! – вскричал колбасник. – Ежели ты не Крисп, то его двойник! Это наверняка!
– Он самый, – сказал Крисп. – И не удивляйся через меру: у тебя глаза и так на лоб лезут.
– Верно, лезут! – Колбасник выбежал из лавки и бросился к центуриону. И что-то кричал на радостях.
А солдат стоял неподвижно, как памятник. Самодовольно улыбался. Эдак свысока. Покровительственно.
– Входи ко мне, – приглашал Сестий. – Давай закусим и выпьем кисленького.
Центурион милостиво согласился. Величественно вошел в лавку. Снял великолепный шлем.
Сестий живо собрал на низенький столик вполне приличный завтрак: колбасу луканскую, колбасу из ливера и вавилонскую – из бараньего курдюка. Вино тоже можно пить, хотя оно и не фалернское: чуть отдавало уксусом.
– Рассказывай, Крисп… Ты стал такой важный. Изменился.
– Есть, не скрою, – признался Крисп, запихивая в рот колбасу.
– Много, должно быть…
– Не очень. Когда их зарабатываешь кровью – денег много не бывает. Потому что и крови ведь в тебе всего пять кружек. Не более.
– Где бывал? Рассказывай, Крисп.
Крисп выдул вино. Единым духом. Утер тыльной стороной ладони усы – такие непривычные, рыжие, щетинистые – и в двух словах доложил. По-солдатски скупо. Но ярко. Дескать, во Фракии проткнул пузо доброму десятку врагов, под Афинами сломал шею дюжему детине, в Афинах отрубил всего пяток голов, а в Троаде, что в Малой Азии, придушил пятерых. Был ранен: в зад, в бедро и в левую руку. Выжил, словом. И вот теперь в Риме. Сулла на коне. Марий в могиле. Полный порядок!
– Ну, а деньги? А земля? – допытывался колбасник.
– Что деньги? – сказал, откашлявшись, Крисп. – Главное – награды. – И он показал руку.
– Вижу, – сказал колбасник. – Но это еще не деньги. И не земельный надел. И даже не дом.
Крисп хлебнул вина. И сказал:
– Дом получу. Может, завтра.
– Как это получишь?
– Очень просто…
– Дом? Просто? – изумился колбасник. У него даже нижняя челюсть отвисла: его поразила самоуверенность центуриона. – В Риме или где-нибудь в провинции, Крисп?
– Почему в провинции? В Риме, конечно.
– И ты не шутишь?
– Нет.
Колбасник замотал головой: все это поразительно. Он посмотрел на Криспа, точно желая убедиться: тот ли это Крисп или не тот? Тот ли, который ушел в поход пять лет тому назад? Который желал победы Сулле? Да, это, по-видимому, тот самый. Только очень важный. Знающий себе цену… Загоревший на солнцепеке. Здоровенный такой… Чтобы приобрести дом, надо иметь деньги. Немалые. Их, правда, можно добыть в походе. В удачном походе. И все-таки на дом достанет едва ли. Это полководцы, проконсулы, преторы, легаты могут разрешить себе покупку дома. Потому что набивают себе в походах денежные мешки до отказа. И эти маркитанты тоже. Зарабатывают на чужой крови, на кислом вине и пересоленных оливах и на прелом хлебе. Известное дело, кто с войны приходит с сестерциями, тетрадрахмами, секелями и даже талантами золота и серебра. Но чтобы простой центурион? Вроде Криспа?.. Очень странно. И колбасник униженно просит открыть секрет чуда.
– Чуда? – усмехается Крисп, кидая на столик недоеденный кусок копченой колбасы. – При чем здесь чудо? Ты, Сестий, рассуждаешь, как человек вчерашнего дня.
– Я?
– Да, ты.
– Как это – вчерашнего дня? – Колбасник замахал руками. Его пунцовые щеки запрыгали от наигранного гнева. – Ты мне зубы не заговаривай. В Остии это делают почище, чем в Риме. Я – тертый. Старый воробей. Ворон, вскормленный на падали. Овечка, которую поили чистым молоком. У меня глаза и на затылке есть. Понял?