Сулла (илл.)

Гулиа Георгий Дмитриевич

Она блеснула глазами – звездами летней ночи – и направилась к Сулле, стала на колени и поцеловала его руку. Он поднял ее с земли, поставил рядом с собою и сказал:

– Друзья, я хочу объявить о помолвке с моей Валерией. Я прошу вас любить ее и жаловать, как меня самого.

– Эвоэ! – воскликнул по-гречески Долабелла и разорвал на радостях себе тунику на груди. Схватил чашу, полную вина, и выдул одним махом. И разбил ее об пол, как это делают морские сицилийские и испанские разбойники, выражая безграничную радость.

И

каждый из присутствующих поздравил Суллу с прекрасным выбором. И каждый поцеловал край его одежды, улегшись на пол. Валерия также удостоилась этой великой чести.

Великий Сулла снова обрел себе подругу, которая будет теперь с ним до конца его дней.

Эпилог

В один прекрасный день 675 года от основания Рима Сулла повергнул в недоумение как друзей своих, так и недругов: он объявил, что уходит на покой, что все дела оставляет народу Рима, Римской республике. Чтобы ни у кого не возникало никаких сомнений, вместе с женою Валерией и детьми уехал в свою виллу в Кампанье близ города Путеола.

Только Валерия и Эпикед знали о страшной кожной болезни того, кому во всех италийских городах воздвигли золотые статуи. Не то чтобы цвета золота, но – настоящие золотые. Это было сделано вскоре после того, как великий Сулла произнес речь в Народном собрании, в которой скрупулезно собрал все замечательные и благородные деяния великого Суллы. И пообещал взволнованным слушателям обнародовать свои «Воспоминания». В них будет одна сплошная правда, и римский народ увидит, кем был великий Сулла.

Диктатор на самом деле ушел на покой. Но на всякий случай, хотя и доверялся своим друзьям, оставил за собой должность главнокомандующего всей армией. Сидя у себя на вилле и диктуя семейографам свои «Воспоминания», великий Сулла был в курсе всего происходящего. Его имя по-прежнему произносилось со страхом. И, по возможности, не очень громко.

В день по нескольку раз окунался Сулла в бассейн с благовониями, чтобы хоть немножко успокоить зудящее от гнойных нарывов тело и освободиться от зловонных струпьев.

Разумеется, долго продолжаться так не могло, и боги распорядились, чтобы в следующем, шестьсот семьдесят шестом году от основания Рима великий Сулла отошел в царство теней. Но и этот отход случился не просто, но в чисто сулланском духе.

Дело в том, что великий Сулла прослышал о неблаговидном поступке некоего Грания, магистрата города Путеола. Сей чиновник решил не погашать до поры до времени своих долгов государству. Он кому-то тайно признался, что ждет конца Суллы. А тогда устроит дело так, что будет свободен от долгов.

Грания вызвали к Сулле. И последний спросил:

– Кто я?

Граний ни жив ни мертв…

И снова вопрос:

– Кто я?

Хитроумный Граний повалился наземь и взмолился:

– О великий и мудрый! О бессмертный…

– Удушить! – приказал своим слугам

Сулла и при этом так орал в сильном гневе, что у него лопнула жила на шее. Самая большая жила, до предела изъязвленная. И к утру Сулла умер, пережив Грания на двенадцать часов.

И тогда, естественно, встал вопрос: что делать? Где хоронить почившего Эпафродита?

И тут началось. Консул Лепид сказал:

– Предать проклятию. Хоронить, как падаль.

Консул Катулл держался другого мнения:

– Похоронить, как знатного квирита.

Однако готов был уступить Лепиду. Многие склонялись к тому, чтобы поддержать консула Лепида. Но неожиданно восстал не кто иной, как сам Гней Помпей. Неожиданно, ибо, как известно, при жизни Сулла вовсе не благоволил к нему, Помпей настоял на торжественных государственных похоронах. За ним стояли полководцы и армия, и Помпей легко победил в споре своих противников.

Золотой гроб с телом Суллы пронесли через италийские города и доставили в Рим. На Марсовом поле соорудили мраморную гробницу.

Тысячные толпы мрачно наблюдали за траурной процессией. Двести трубачей шли за гробом и трубили. Это были звуки скорби.

Среди самых близких шла Валерия, ожидавшая ребенка. По левую руку от нее медленно двигались сын Фауст и дочь Фауста – совсем еще юные. Дети Суллы и Цецилии.

На форуме перед гробом, словно перед живым Суллой, выступил лучший оратор. Вместо юного Фауста.

До Марсова поля гроб несли наиболее физически сильные сенаторы.

Погода с утра стояла поразительно спокойная. Римляне надеялись, что она сохранится до вечера. Но не тут-то было: налетел ветер, нагнал тучи, и первые капли пролились на золотой гроб Эпафродита.

Трубачи старались изо всей мочи. Когорты тяжеловооруженных следовали в торжественном марше.

Валерия молилась богам, чтобы даровали они погоду во славу того, кого провожает в последний путь весь римский народ.

На Марсовом поле приготовили все для сожжения тела, согласно обычаю. Тело положили на каменное ложе и обложили его сухими дровами. Великий понтифик поджег их факелом, который принесла от вечного огня одна из весталок. И огонь запылал. К небу взмыли трепещущие языки пламени. Огонь еще горел, когда с неба полились струйки дождя. А вскоре уже хлестал ливень.

Люди разбежались, предварительно убедившись в том, что Сулла сгорел точно так же, как обыкновенный квирит.

Войска, покорные железной дисциплине, окружали погребальный костер. Дольше всех из цивильных простоял маленький Фауст. Но и его в конце концов увели за руку.

Костер заливало, над Римом ярилась гроза.

Рим– Агудзера– Москва

1967 – 1970