Сулла
Шрифт:
Любой, даже не искушенный в военном искусстве человек безошибочно определил бы, что войско Мария находится в выгодном положении, а войско Суллы в самом невыгодном. Если бы в то время поинтересоваться мнением десяти военных стратегов, то ни один из них не высказался бы в пользу Суллы: он, казалось, обречен на поражение. Неминуемое поражение!
В то время как войско Мария было подготовлено к битве, распалено недолгим переходом и вдохновлено речью Мария, воины Суллы только продирали глаза, хватались за мечи и с трудом оценивали силу врага и направление
Надо отдать должное Сулле: он сделал все для того, чтобы в те считанные минуты, которые оставались до встречи с врагом, слова полководца достигли уха каждого солдата. А слова были столь же краткими, сколь и выразительными. Вот они: «Чтобы сохранить свою жизнь и будущие богатства, не жалеть ни силы, ни пота, ни крови! Выхода нет: либо победить, либо умереть! Победа может быть только в одном случае: если каждый солдат полетит вперед и трех вражьих воинов уложит на месте. Если только двух – это поражение! Вперед, я вместе с вами!»
Заметив, что лагерь Суллы пришел в движение, Марий приказал играть во все рожки: это сигнал для метания дротиков.
Между тем сулланцы – люди, испытанные в боях и закаленные походом в Малую Азию, – безо всяких рожков, опередив врага на секунду, запустили в воздух свои дротики. И с неимоверным рычанием бросились вперед.
Свои отряды всадников Сулла направил на левый и правый фланги, чтобы сковать действия конницы Мария.
Сшибка произошла в одной стадии от лагеря. Будто два вала, белогривых и черных, ударились друг о друга. Уже первая сотня с той и с другой стороны накололась на мечи, уже валялись на земле первые сотни умирающих той и другой стороны.
Сулла с обнаженным мечом стоял перед рвом. Он был бледен, холодный пот покрывал его лоб. Губы сжаты…
Децим держался возле него, не спускал с него глаз. А вместе с ним – центурия преторианской гвардии.
Тот вал, который катился с холма, понемногу захлестывал сулланцев. Линия контратаки кое-где изломилась, кое-где отошла назад. Явно назад. Воины бились молча, искусно работая мечом и щитом. Наступила секунда, когда нажим Мария достиг, казалось, предела, когда, казалось, он сотрет с лица земли Суллу и его войско.
Сулла не мешкая бросился вперед. Высоко подняв меч. Он ругался последними словами и брызгал слюной. Загудели тубы, заиграли рожки. И взревело все войско, точно стадо – тысячное стадо – взбесившихся львов. Это произвело на врага большее впечатление, чем полет тысячи и тысячи дротиков и стрел. Казалось, вырвались откуда-то из-под земли все черные силы, грозившие убить не только войско Мария, но и все живое на земле.
– Я умираю первым! – кричал Сулла, размахивая мечом. Но, к его великому огорчению, от врага его отделяла гора трупов и собственные когорты, рубившие марианцев безо всякой пощады.
Численному превосходству марианцев Сулла противопоставил крайнюю ожесточенность своего войска, которое в Риме называли «войском головорезов и негодяев». Один сулланец противостоял трем солдатам. По всем правилам ведения боя победа должна была достаться Марию. Сулла с горечью наблюдал,
– Уберите эти деревяшки, – презрительно сказал он.
Марианцы явно теснили тех, кто противостоял им в середине фронта, в то время как левые и правые фланги оставались на месте или почти на месте.
Все резервы пущены в ход. Сулла направил ординарца к Фронтану с приказанием помочь людьми, на которых можно более или менее положиться. Однако исход битвы мог решиться в ближайшие минуты.
Тяжеловооруженные солдаты Мария действовали очень уверенно. И в ответ на дикий рев и ругань сулланцев мечом прокладывали себе дорогу к недвижимому Сулле. В момент, когда казалось, что враг совсем близок к исполнению своих честолюбивых замыслов, Сулла приказал Дециму повести в бой всю преторианскую охрану. Децим вопросительно уставился на полководца и хотел что-то сказать…
Сулла процедил сквозь зубы:
– Ни слова! Сейчас моя жизнь не здесь, а там!
И он указал туда, где манипул противника особенно теснил сулланцев.
Децим скомандовал, и охрана Суллы бросилась за центурионом. Воины бежали, ругаясь и свистя. Сулла рассчитал очень верно: еще минута, и манипул тяжеловооруженных врагов прорвался бы к нему. Децим сумел быстро залатать прореху. И понемногу дело на всей линии фронта приняло несколько иной оборот. Военное счастье – пока еще едва заметно – повернулось лицом к Сулле. Можно сказать, вполоборота.
Полководец стоял бледный, ровный, неподвижный. Сейчас совершенно бесполезно отдавать какие-либо новые приказания: Сулла уверил себя, что все теперь зависит от счастья. Неужели оно отвернется от него именно сегодня? Правда, он не успел принести Юпитеру и Беллоне достойной жертвы. Но она будет, непременно будет принесена!
Сулла стоял один. Недалеко от него резали друг друга, душили, давили друг друга, ругаясь, стеная, плача и негодуя, тысячи и тысячи людей. Приходилось только удивляться: какая это сила заставила их резать, душить и давить друг друга? Полководец приписывал эту силу богам и себе.
Вскоре выяснилось совершенно отчетливо, что Марий проиграет это сражение. Марианцы отступали медленно, потом – быстрее и наконец побежали, оставляя тысячи трупов и тысячи умирающих соратников.
Военное счастье и на этот раз оказалось милостивым к Сулле…
…Сулла диктовал семейографу короткий, кровавый ультиматум гарнизону Антемны: три тысячи согласных присоединиться к Сулле должны уничтожить остальных и сдаться легату Руфу. Срок: двадцать четыре часа!
Второе письмо адресовано жене, с детьми бежавшей из Рима к окрестностям Капуи. Оно тоже краткое: верно, со дня высадки в Брундизии и Таренте прошло немало времени. Но теперь не пройдет и декады, как они свидятся на Палатине. В свидетели призывались все боги…