Сумасшедший
Шрифт:
Уже на выпускном я впервые напился, очень сильно напился, и утро обернулось для меня адским мироощущением – похмельем. Мама тогда сказала: «Теперь ты почувствовал последствия своего выбора», – и просто вышла из комнаты. Вот так просто. Не было ничего обычного: ни криков, ни гнева, ни нотаций, ни даже безразличия. Именно такая необычность необходима, чтобы человек воспитал себя сам. Она лишь направляла меня, чуть-чуть, на градус-два поправляла меня на пути, но ни в коем случае не вела меня за руку. Моя мать представляла собой эталон человеческого материнского инстинкта.
3
Как-то раз, между занятиями, я спокойно
В общем, сидим мы со Стасом. Он рассказывает историю о том, как получил двойку в школе. Глупая неинтересная история, да ещё и звучавшая раз в пятый из его уст. За окном я увидел двух маленьких девочек, учившихся, скорее всего, в классе первом, может уже во втором. Милые девственные создания, не познавшие, не вкусившие опасностей окружающего мира. Они шли по заснеженной тропинке, и я пристально смотрел на них из окна, слыша эхо Стаса на заднем плане.
Они проходили мимо бродячей собаки. Одна из этих девочек потянулась с обычным желанием погладить собаку. Я не заподозрил ничего такого, даже после того как собака начала полаивать на девочек. Девочки хохотали и гладили её. Совсем ни о чём не подозревавшие девочки, видящие кругом исключительно добро и ещё совсем не познавшие настоящего огорчения, не видавшие грубость дикой природы, настоящих проявлений настоящих человеческих чувств. Как вдруг эта собака укусила одну из девочек за руку, которой она её гладила и начала трепать эту руку, как тряпку. Собака из стороны в сторону болтала головой; лилась кровь. Девочка ревела и пыталась вырваться из пасти собаки, но тщетно и только ещё сильнее усугубляла ситуацию – рука была намертво в пасти псины. Вторая девочка побежала и закричала. Я её не слышал, но воображал и чувствовал всю громкость этого душераздирающего крика.
Я сидел и смотрел на эту ситуации. Девочки были беспомощны, вокруг никого не было, бог знает почему. Словно дьявол ниспослал на эту милую девочку своё проклятие. Я не побежал помогать, напротив, наслаждался этим, как это ни странно звучит. Мне это нравилось, был несвойственный ситуации энтузиазм; немножко улыбнувшись, я наблюдал за всем очень пристально, словно я смотрел какой-то очень интересный фильм, держащий в напряжении. Было сочувствие к ним, их было жалко. Тем не менее, я не мог ничего поделать, точно так же, как и ничего не мог бы поделать с героями фильма ужаса.
Стас тараторил и смеялся; я изредка кивал головой, говорил «ага» и выдавливал улыбку. За окном происходило следующее: снег был залит кровью, у собаки изо рта брызгала слюна вперемешку с кровью, девочка сходила с ума от боли и криков. Люди прибежали и начали принимать меры, и тогда мой интерес стал возрастать, как будто «картина» приблизилась к кульминации. Мне стало действительно интересно: что же предпримут эти люди, ведь собака уже изрядно изодрала руку маленькой девочки? Её рука буквально болталась, и собака вот-вот оторвёт её, а люди начали силой тянуть девочку, так что бедная девочка начала кричать ещё сильнее. «Что же за идиоты», – подумал я. Но они продолжали тянуть её, то за руку, то хватали её и тянули за куртку.
Потом я наблюдал такую картину: два мужика, видимо изрядно подвыпитые (это я
После работы ради утоления моего любопытства я пошёл на место событий, чтобы осмотреть его уже непосредственно. Снег был бардовый из-за обильного кровотечения. В сугробе виднелся предмет телесного цвета; присев на корточки я решил посмотреть, что попало в объектив моего зрения. Затем пригляделся и достал из сугроба палец, точнее пальчик, маленький и одеревенелый от холода, как чуть дряблая морковь. Я с большим интересом начал разглядывать его. Потом постоял там ещё минут с пять, посмотрел вдаль, кинул пальчик в карман пальто и направился домой.
После этого я забыл обо всём, точно ничего не было. Особенного для меня ничего не произошло – у меня просто на время отключились человеческие чувства. Осознание всего происходящего с эмоционально-чувственной стороны пришло ко мне позже. Спустя около недели я вспомнил всё и ужаснулся, отвратился, вплоть до того, что испугался себя и своего поступка. «Я действительно так поступил?» – начал я с вопроса. Меня осенила вся аморальность моего поступка, я понял, что сделал действительно плохую вещь. Я был безразличен, бездейственно наблюдал за страданиями этой девочки. Как я мог так поступить? Очень странно осознавать плохой поступок спустя время. Очень странно.
Позже, закончив со всеми мыслями самобичевания, я перешёл к другой стадии – оправдания себя. То есть, если сначала я выступал как обвинитель, то теперь решил дать слово адвокату. Во мне происходила настоящая дискуссия по этому поводу, жаждущая отыскать правду, подобная судебному процессу. «Если по-сути, то я не сделал ничего действительно плохого. Изменить ситуацию можно было только в ещё худшую сторону, так как собака вцепилась намертво. Ты же видел, что случилось, когда подоспела “помощь”? Ты хотел бы быть таким же “спасителем”, непосредственно виновным в уродстве маленькой милой девочки? Хотя о чём ты говоришь? оправдывать себя нельзя, да и оправдать невозможно. В любом случае, от меня не зависело многого. С другой стороны, мне это понравилось – этого скрывать нет смысла, только не от себя», – помню, что я тогда думал.
4
На шестой год нашего брака с Юлей я стал доктором философии. Мне повезло в жизни со всем и со всеми – это ли ни счастье любого человека. «Формально к тридцати двум годам мне удалось состояться как мужу и как профессору, осталось состояться как отцу – и жизнь окончена?» – хороший вопрос.
Жизнь оградила меня от физического труда, бедного детства, недоедания, голодания, психологических травм, дала мне самую лучшую мать и жену и в тот момент я был неуязвим, при том, что жизнь буквально только началась. Я только вышел за порог жизни, только оделся во всё самое роскошное, чистое и тёплое, надушился дорогим парфюмом – я перед всем миром и он весь передо мной.