Сумерки богов

Савин Владислав

За окнами предгорья Альп, уже скоро. И вдруг взрыв где-то впереди! Частые гудки паровоза, вагон дернуло, кто стоял, попадали с ног, полетели с полок мешки - поезд остановился. Выстрелы, причем и спереди, и сзади, с обеих сторон поезда. И в вагон врываются, четверо с одного конца, трое с другого, все с автоматами, в странной пятнистой одежде. Очередь в потолок, на головы сыплются щепки, истошный женский визг. И слова, по-русски!

– Сидеть всем, ... ! Не двигаться!

Второй "пятнистый" прокричал это же по-итальянски. Затем по двое вошедших остались у концов вагона, а остальные пошли вдоль сидений, вглядываясь в лица пассажиров. Мундиры моих конвойных сразу привлекли внимание, и очень скоро все трое "проверяющих" стояли рядом. И на пилотках двоих, и на берете третьего, были наши, красные звездочки! Неужели наши уже вошли в Италию, прорвав фронт?

Жандармы и не пытались сопротивляться. Сопровождаем политического,

исполняем приказ! А ну, на выход, все! Швед пытался объяснить, что он - дипработник нейтральной державы, но его очень невежливо ткнули в спину стволом автомата. И с жандармами тоже обращались без всякого почтения - а меня, когда я оступился, осторожно придержали под локоть, не дав упасть.

Старший спросил меня, по-русски - вы, "Этьен"? И показал мою фотокарточку, я узнал ее, из моего личного дела в Москве. Тогда лишь я поверил окончательно, что это наши. А старший козырнул мне и сказал - мы, осназ РККА, за вами. Скоро будете дома. Затем спросил - тот, в штатском, действительно швед, или сотрудник ОВРА ¹⁵? Я ответил, что представился шведом, а как на деле, не знаю.

– Так что, в расход его?
– спросил второй осназовец.

– А если и в самом деле швед?
– ответил старший - пусть живет. А вот полицаев...

И сделал жест, рукой по горлу.

Из поезда вытащили еще нескольких, в мундирах. Один оказался немцем, "интендантурратом", снабженцем какой-то части люфтваффе - его, подумав, захватили с собой. Шведа пихнули обратно в вагон, иди пока! А шестерых итальянцев погнали куда-то за кусты, вскоре оттуда раздались автоматные очереди.

Так попал в отряд товарища Кравченко, который тогда еще не был Третьей Гарибальдийской бригадой. Причем сразу после беседы с командиром, меня повели в санчасть - оказывается, дома побеспокоились и о моем здоровье, персонально для меня прислали новейшие лекарства, антибиотики– от которых, как мне сказал фельдшер, "чахоточные бациллы дохнут, как тараканы от буры". Я действительно, почувствовал себя много лучше! В отряде был аэродром, и самолеты летали тогда еще не каждую ночь, но достаточно регулярно. Пару часов - и за линией фронта, а дальше в Москву! Где меня ждут Надя с Танюшкой, как они там, живы, здоровы ли?

Тут Федор Иосифович Кравченко улыбнулся, и вручил мне письмо. Это случилось где-то через неделю, как я оказался у партизан - "плохая примета, заранее, вот как только вы у нас оказались, мы в Москву радировали, и товарищи сразу, к вашей семье". У них все в порядке, любим и ждем! А касаемо вас пока указаний не было, чтобы немедленно вас туда - и чувствую, ждет вас еще здесь работа, вот Центр и не спешит. Так может быть, поможете, раз уж подлечились?

Отряд стремительно разрастался в бригаду. Особенно густо люди пошли, после прихода немцев - гитлеровцы не стеснялись вести себя в Италии, как в завоеванной стране, грабили, насиловали, жгли, за малейшую "нелояльность" - если в городах, особенно крупных промышленных центра, они еще как-то соблюдали приличие, то в деревне часто было, как мне рассказывали товарищи-партизаны, у нас в сорок первом, "эй, матка, курка, яйки!". Это был неорганизованный грабеж - официально же, немецкие интенданты приезжали заготавливать продукты для войск, в сопровождении взвода солдат, и отбирая у крестьян мясо, молоко, сыр, хлеб, взамен вручали "евро", ничего не стоящие бумажки, должные, как на них написано, "быть обменены на рейхсмарки после победы Рейха в войне". Именно эти "продотряды" чаще всего становились нашей добычей - и лучшей агитацией для итальянцев, вступать в ряды гарибальдийских партизан. В ответ, немцы не придумали ничего лучше, как брать заложников, в число которых попадали, как правило, наиболее уважаемые на месте люди - и расстреливали их десятками, по каждому поводу. Результатом же было то, что уже к середине февраля в одной лишь нашей, Третьей Гарибальдийской, было свыше тысячи бойцов - надо было знать итальянцев и силу их родственных связей, семьи тут большие, и родственники расстрелянных сразу становились убежденными врагами Рейха, нам приходилось даже сдерживать желание людей идти в бой, до завершения курса подготовки. Немцы вели себя как бандиты - хотя формально, это была территория союзника, в любую деревню мог ворваться карательный отряд и учинить расправу, причем представителей местной власти не слушали, избивали, и даже могли расстрелять. И это было еще до отречения Муссолини, до переворота в Риме и захвата Ватикана! Гитлеровцы хотели устрашить итальянский народ - в ответ получали лишь ненависть и желание мстить.

Я был у Кравченко кем-то вроде зама по разведке, приходилось заниматься и штабной работой. Боевая подготовка и политвоспитание личного состава были чрезвычайно интенсивными. Как сказал Федор Иосифович, надо думать не об одной Победе, но и

о том, что придет после нее. Нам совсем не нужно, чтобы Гарибальдийские бригады завтра легли все, штурмуя Рим - нам надо, чтобы эти ребята стали бы итальянской Красной Гвардией, закаленной победами, фанатично преданной делу коммунизма, и готовой рвать в клочья любого классового врага! Такая сейчас линия, одобренная Москвой - Коминтерн объявлен наследием троцкизма, а мировая революция должна прийти не на штыках Красной Армии, а по добровольному выбору народа своей страны, но долг наш помочь, чтобы этот выбор был правильный. Короче - где ступила нога советского солдата, там капитализму должен быть хрен! А если народ не захочет - значит мы его убедить не смогли, показать его же, а не наш, интерес - мы же не фашисты, одной силой свою идею пропихивать, словом не меньше можно сделать, особенно если оно нашим оружием поддержано.

И лучшая агитация, это наши победы! Немцев бьют на Одере, в Чехии, под Веной. Лишь на итальянской границе затишье, как перед грозой. И разговоры - что будет, если завтра начнется? И что советские собрали там огромную силу, причем за них и итальянцы воюют, в русской форме, но по-итальянски говорят. И что раньше там на передовой едва до братания не доходило - теперь немцы узнали, и ставят на фронте своих, а итальянцев в тыл.

Пятнадцатого февраля вызывает меня Кравченко, и говорит - по твою душу прилетели. У прибывших товарищей все инструкции, мне же приказано оказать полное содействие. Два дня на подготовку - и в Рим!

Капитан Юрий Смоленцев, "Брюс". Италия, по пути в Рим, 17 февраля 1944.

А смог бы я так, как он?

Сначала два года ценнейшей работы! С тридцать четвертого по тридцать шестой, после прихода Гитлера, немцы с нами военное сотрудничество уже свернули, но у себя поначалу открыто нарушать Версальские ограничения боялись, и разрабатывали новейшие вооружения в "шарашкиных конторах" на стороне - в Голландии, в Швеции, в Испании, а особенно в Италии, все ж союзник! А проверить, как это работает в реальных боевых условиях, можно было лишь на войне же - Эфиопия, Испания. Ну а владелец патентного бюро просто обязан быть в курсе всех технических новинок.

Два года, на которые пришелся прорыв в авиации, смена поколений боевых самолетов. Если в начале тридцатых в строю стояли бипланы, мало отличающиеся от тех, что сражались в прошлую войну - то в тридцать шестом на чертежных досках, на испытательных полигонах, а кое-где и в войсках уже появлялись машины "новой волны", монопланы с убирающимся шасси, закрытыми кабинами и мощными моторами - "харикейны", "спитфайры", "мессершмидты". СССР тогда отставал, наши И-16 и "чайки" были вроде промежуточного звена, от старого ушли, к новому не пришли, сохранив еще многие прежние черты. Очень много было неясно - например, какой мотор на истребителе выгоднее, воздушного или жидкостного охлаждения? Вооружение пушечное, или пулеметное - ответ не очевиден, пушечные модификации истребителей имели как правило, больший вес и худшие летные данные. Какой должна быть защита - броня, протектированные бензобаки? Какая схема уборки шасси выгоднее - в фюзеляж, в крыло, по размаху, или с разворотом назад? Вопросов было море, ответы на них можно было добыть лишь опытным путем. И Кертнер-Маневич, сумев завести многочисленные знакомства на авиазаводах, и даже в строевых авиачастях, добывал и слал в Москву бесценную информацию, о состоянии дел у нашего будущего противника.

Его выдал предатель. Но даже заключенным в тюрьму, Маневич сумел совершить невозможное! Сохранив через остатки своей сети связь с нашим посольством, а порядки в итальянской тюрьме все же куда свободнее, чем например, в немецкой - и имея в соседях о камере, по этажу, арестованных рабочих-коммунистов с авиазаводов, сохраняющих через родственников связь с волей, и с товарищами, он сумел наладить получение информации - анализировал обрывки, делал выводы, и отсылал донесения в Центр!

Тогда ему пришел прямой приказ из Москвы, подать прошение о помиловании. Он отказался! Заявив, что прошение может быть отклонено - но доверие товарищей по тюрьме он тогда терял бы однозначно. И не только доверие.

Он говорил (в той истории, эти слова дошли до нас через одного из его товарищей, вышедших на волю) - политзаключенные делятся на четыре категории. Выше всех - бойцы, кто даже в неволе ищут малейшую возможность для протеста. Затем, "законсервировавшиеся", рассматривающие себя как резерв во временном отпуску, и готовые продолжить борьбу, когда выйдут на волю. Затем уставшие, еще не просящие пощады, но уже мечтающие с тоской лишь о доме, о семье, им ничего уже больше не надо, оставьте их в покое! И ниже всех, сломленные, кто просит пощады у врага - внутренне они уже готовы на любое предательство.