Сумерки человечества

Тимченко Кирилл

Следы огромных протекторов указывали, что даже сюда пригоняли строительную технику, чтобы возвести эти укрепления. Именно на системе таких постов и разъездов в будущем должна будет держаться безопасность района. Военные решили в буквальном смысле отрезать мертвецам все пути к отступлению. Влекомые постоянным голодом и запахом человеческой плоти, мертвецы рано или поздно будут выходить прямо на пулеметные стволы.

Солдаты будут отстреливать их одной рукой, второй спокойно потягивая пиво из кружек. Только на этом посту, являвшемуся, по сути, первой линией из рубежей обороны самого полигона, установили еще и танк, здоровый Т-70 с овальной башней и пушкой, установленной

прямой наводкой на дорогу. Из УАЗика уже сигналили, что подъезжают свои, иначе военные вполне могли открыть огонь, особенно учитывая недавно поднятую тревогу из-за обнаруженной банды.

Здесь дорогу уже разровняли, и она не выглядела похожей на грязевую кашу, как до этого. Обыкновенная проселочная дорога, выровненная и помеченная свежеокрашенными белой краской столбиками. Похоже, военные решили полностью изменить дорожную систему, улучшив ее в несколько раз.

И самое удивительное, что сразу нашлись и силы, и средства.

Своих армейцы проверять не стали, пропустив почти сразу через шлагбаум, но вот потом все равно пришлось останавливаться. Офицер, вышедший из тени танка, замахал рукой, требуя, чтобы автомобили немедленно заехали на остановку.

Нормальной парковкой это назвать было весьма сложно, скорее, просто огороженный участок поля, слева которого стоял измазанный в грязи строительный кран и строительная платформа, на которой, наверное, блоки и развозили. Чуть дальше, меньше чем в двух сотнях метров, виднелась деревня, где тоже велись какие-то работы, разобрать толком через окно двигающейся машины никак не получалось. Командир отряда велел всем оставаться около машин, пока он спросил, почему их остановили. Как разумно при этом заметил Игорь, открывать двери и подышать свежим воздухом он не запрещал, как, собственно и сидеть в самих машинах.

Кроме нас, на остановке никого не было. Все происходило возле бетонированного поста, где, как я разглядел с внутренней стороны, раскинули даже тент из полевой палатки. И не маленькой, как я привык, туристической, а большой штабной, из толстого брезента, который даже вряд ли пробьешь ножом. Такая палатка может послужить защитой даже против мертвеца. Не мутировавшего, а обыкновенного ходячего трупа. Он так и будет скрестить, не в силах пробить такой толстый слой. Именно туда командир и направился, на разговор с начальником поста.

– Слушай, - обратился я к нашему водителю, стоящему рядом и курившему какой-то особенно вонючий сорт сигарет, - а почему он командует, если доброволец? Они же вроде даже не полноценные солдаты.

Водитель лишь присвистнул и сплюнул окурок. Продолжая с ухмылкой смотреть на меня, он достал из нагрудного кармана пачку и вытащил новую сигарету, после чего предложил мне. Я отказался.

– Ну, парень, это долгая история, - сказал солдат, запихивая пачку обратно в карман, - и сам ее толком не знаю. Только наш Кантемиров не такой простой, как кажется. И история у него еще сложнее. В общем, он весь Афган протопал или прополз, когда как получалось. И стреляет он почти из любого оружия прямо в голову с любого положения. Он из спецназа, говорят, там такое пекло повидал, что не каждому и во сне приснится. В тыл к духам ходил, за языками и в разведку, сам представь, через какие вещи прошел. Точно не скажу, сам просто не знаю. Только знаю, что он не местный, его даже не хотели сразу в боевые отряды брать, а потом он один из города двадцать человек вывел, как ребята рассказывали. Из самых замертвяченных районов. Там ведь еще остались люди, в своих квартирах с первого дня сидят. И мертвяки их съесть не могут, и они сами не вылезут. После этого уже не он к начальству обращался, а они к нему.

Вот такие вот дела…

Он сплюнул и внимательно на меня посмотрел, словно ожидая какой-то реакции. Я же задумался о том, сколько же этот человек всего пережил.

Ведь такие навыки не настреляешь в тире, и по-пластунски не отработаешь.

Самому, своей кровью и потом оплачивал каждое уверенное движение, каждый отработанный навык, из-за которых ему сейчас завидуют. И что стало с его душой после всего этого.

Снайпер у палатки развернулся, словно почувствовал мои мысли, и помахал рукой, кого-то подзывая. Я даже обернулся, чтобы убедится, что не меня вызывает. Облегченно вздохнув, понял, что не меня. Связист, стоявший рядом с грузовиком и лениво соскребавший грязь с подошвы, заметил знак командира, кивнул и направился к нему, насвистывая под нос. Там он быстро переговорил с командиром и через минуту вернулся. И сказать мне о том, что теперь туда зовут меня и Свету.

– Что-то серьезное? – вяло поинтересовался я у солдата, дожидаясь девушку.

– Да нет, какие-то формальности, - пожал посыльный плечами, - что-то с документами, наверное, простая запись.

Не разобрав, что он имеет в виду под словом «запись», и решив разобраться с этим уже на месте, мы подошли к палатке, возле которой еще разговаривали наш временный командир и офицер поста. Второй выглядел совершенно задерганным и растрепанным. Это можно было легко понять, проболтавшись несколько дней среди военных, даже не видя лица человека.

Когда военные поняли, что являются едва ли не единственной действенной силой на огромных территориях, гибнущих под ударами мертвецов, форма из простой одежды и определенного знака отличия в обществе превратилась в настоящий символ спасения. Она даже стала больше, чем просто формой.

Солдаты стали единственной надеждой для сотен людей, не способных выбраться самостоятельно. А один только вид армейской формы снова зажигал в людях надежду. И солдаты понимали это. Ежедневная чистка и уход за формой превратились в настоящий ритуал, форму содержали в идеальной чистоте и гордились даже самым маленьким знаком различия на одежде. Даже те солдаты, ехавшие вместе с нами, были в чистой и свежей форме, хотя уже в движении не первый день. Теперь, чтобы заставить военного человека забыть о том, что на нем одето, требовалось с головой завалить его работой, выбить из головы все сторонний мысли, загрузить до самого предела.

Этот офицер был в не по уставу распахнутой куртке, открыв всем взорам полосатую матроску, одетую на голую грудь. Штаны почти вылезли из ботинок, висев замызганными складками, а портупея была ослаблена.

– … нет, я уже с этим замучался, - доказывал он что-то снайперу, тряся у него перед лицом наполовину скуренным окурком, - кто я им? Ломоносов или сразу Эйнштейн. В конце концов, у меня только одна голова, а не двенадцать. У меня всего семь человек в штате, а разгрести надо семь с половиной тысяч эвакуированных. И это без новых поступлений! И каждого еще надо, блин, спросить о том, сможет ли это выдержать, устроит ли его!

А только одно все твердят – чтобы легко и не трудно. Беженцев полно, а рабочих рук нет. Да еще их по пунктам разнеси, перепиши, данные разбери, с поиском соотнеси, - офицер даже сам обалдел от нарисованной им картины бюрократического аппарата, появившегося словно из воздуха, и ничего не смог уже выговорить, уставившись взглядом в пустоту и нервно куря остатки сигареты.

В этот момент мы и подошли. Снайпер, видно, ожидавший продолжения речи офицера, заметил нас и с облегчением вздохнул. Может, думал, что по пути мы выпали, пока он не видел.