Сумерки грядущего
Шрифт:
— Кто будет строить и творить?! — взорвался Виктор. — Наши обыватели? По-моему, им гораздо интереснее жить за счёт детей и внуков, которые будут за них расплачиваться. Или, может, будущее обеспечат твои пассионарии, которых ты натащил из мемориума?! Чингисхан пойдёт на завод? Твой тёзка Македонский сядет за штурвал комбайна?
— Прошлое неисчерпаемо, — спокойно отпарировал Бурлаков. — Понадобятся созидатели — выдерну личности Стаханова, Паши Ангелиной, гектарников, скоростников. Потребуются учёные и изобретатели — обреалю Менделеева, Попова, Сеченова, Аносова. Надо будет воспитывать юное поколение — оживим Сухомлинского, Макаренко, Ушинского.
—
В усмешке майора скользнуло искреннее презрение к обитателям настоящего.
— Среди современников? Этих ожиревших, самодовольных и ленивых тупиц, прожигающих жизнь в мемориуме?
— И чем ты лучше тогда наших властей? Они обворовывают будущее, а ты — прошлое. Они прикарманивают ценности из потенциариума, а ты — исторических личностей из мемориума. После таких деятелей остаются сплошные прорехи, что в прошлом, что в будущем.
Холодов махнул рукой и горько сказал:
— Иди-ка ты, Саша, знаешь куда! Со своими переворотами и заговорами!
— Браво! — неожиданно раздалось в кабинете.
Воздух затрепетал, и возле стола материализовался знакомый капитан-безопасник и с ним с полдесятка суровых бойцов, вооружённых до зубов.
— Тебя, Бурлаков, слушать — не переслушать! — нехорошо улыбнулся капитан. — Соловей ты наш красноречивый! Собирайся в путь дорогу, хватит тебе в воздушных замках скитаться. Пора в реальный мир. Лесоповал тебя заждался. Оттуда и начнёшь созидать светлое будущее.
Опальный майор даже не дёрнулся. Виктор ждал, что он сейчас вызовет охрану, и начнётся лихая перестрелка, но президент стоял, презрительно глядя на безопасников, по-наполеоновски скрестив руки на груди.
— Извини, твою розовую мечту придётся уничтожить, — сухо сообщил начальник безопасников, подходя к Бурлакову и заворачивая ему руки за спину. — И даже социотрон использовать не придётся. Критическая точка твоего общества — это ты сам. Изымем тебя из этого уютного мирка, и тут само всё посыплется. Непрочная конструкция — общество, построенное на единственной личности…
Потерянные Холодов и Кудрявцев мрачно смотрели, как безопасники «упаковывают» государственного преступника. А за окном веселился и ликовал ничего не подозревающий народ…
* * *
Прошло три месяца после этой громкой истории. Средства массовой информации переключились на другие темы, и мало кто уже вспоминал события тех жарких дней.
И Виктор, и Кудрявцев думали, что Бурлакова упекут по полной программе: власть не любит, когда на неё покушаются. Статьи и новостные ленты вначале пестрели заголовками: «Раскрыта организация заговорщиков», «Главный оппозиционер пойман», «Экстремизм не пройдёт», «Заговор Запада против суверенитета страны», но потом информационная шумиха стала стихать, пока совсем не затихла. Громкого процесса не состоялось, зато через некоторое время в городе появилась новая организация. Вывеска на её входе гласила «Государственное управление ремортации и демеморизации Мемконтроля», руководителем которой назначен подполковник Бурлаков. Ходят слухи, что в следующем году он уволится в запас и будет баллотироваться в губернаторы. В замы ему назначили проверенного агента Игнатьева. Кто-то видел, как в здании управления мелькал бывший директор скандальной фирмы «Антарес».
Государственная программа внедрения петлевых технологий была свёрнута и «отправлена на
Гражданка Завьялова Алевтина Сергеевна и учительница-пенсионерка Нина Ильинична отделались «лёгким испугом»: в связи с изменением в законодательстве ремортация больше не считалась уголовным преступлением, и суд назначил им административное наказание в виде штрафа в размере пяти МРОТ за «несоблюдение правил оформления документов». Господина Завьялова вытащили из альтерны, а обитателя города Снова полуабстрактного Володьку вернули обратно в привычную среду обитания. После этого супруги Завьяловы подали на развод. Суженого Нины Ильиничны, любимого Петеньку, оставили в реале, и он постепенно адаптируется.
Пострадавшего меминженера Твердынина выписали из психушки, и теперь он восстанавливался в ведомственном санатории. Гуляя по сосновому бору, сидя на берегу лесного озера, он вспоминает свои злоключения в лагерях и штрафбате. Его супруга говорила, что он собирается подать иск на Мемконтроль за демонизацию целой эпохи. Дело обещало быть проигрышным, но скандальным.
Бестелесные личности, вытащенные из мемориума Бурлаковым, меминженеры начали возвращать обратно, но процесс ещё не закончен: уж слишком много исторических персон было перемещено в наш мир.
В кафе, том самом, которое на полпути между университетом и центральным корпусом Мемконтроля, за угловым столиком у окна сидели трое. Новенькие капитанские погоны Юшечкина и потрёпанная ветровка одетого не по погоде Виктора смущали обитателей кафе.
— Ты хорошо всё обдумал? — в который раз спросил Кудрявцев Виктора.
Оперативник выглядел свежим и отдохнувшим. После истории с Бурлаковым он оставил службу, устроился вольнонаёмным лаборантом к Юшечкину и поступил на заочное отделение: решил стать профессиональным мемористом. Холодов помог ему подготовиться к экзаменам, а сам через месяц уволился из университета и болтался не у дел, перебиваясь случайными заработками.
— Обдумал. Мне нужно лет сто или сто пятьдесят, — ответил Виктор. — Отправлюсь с высокой хроноскоростью, в реале пройдёт от силы часа два.
— С ума сошёл! — осёк его Юшечкин. — За жизнёшку свою не боишься? С такой хроноскоростью погружаться, это ж как кувалдой по башке!
Холодов лишь пожал плечами.
— К тому же энергии уйдёт уйма на такую хроноскорость! — продолжал кудахтать бывший инспектор, а ныне начальник отдела перемещений в потенциариум и финитум. — С меня голову снимут!
— Ты и так в опале, — «успокоил» его Виктор. — Одним выговором больше, одним меньше. Не мне тебя учить, спишешь всё на сбой в системе или ещё чего-нибудь…
— А если уволят?
— Тебя и так рано или поздно уволят, — безжалостно ответил меморист. — Слишком умных никто не любит.
Кудрявцев с неожиданно нахлынувшей жалостью смотрел на недавнего напарника, потёртого, раздавленного и опустошённого. Пьёт ещё к тому же, наверное. Он хочет отправиться в финитум, отыскать свою мечту. Несомненно, ему там будет лучше, чем в нашем мире, к которому он оказался неприспособлен. Риск, конечно, высокий, но уж лучше рискнуть жизнью в финитуме, чем спиться и помереть в канаве никому не нужным.