Сумерки мира
Шрифт:
Сигурд собирался править заточку Оружия.
С большой буквы.
Собственно, уже с Третьего уровня понятие «оружие» порядком расплывалось, а для салара верхних ступеней оружием было все. Пояс от туники. Подобранный камень. Ветка. Локоть. Палец.
Сигурд вспомнил, как он и еще тройка «почек», гордых серыми форменными плащами, заявилась на бахчу к наставнику Фарамарзу и попросили – да нет, потребовали сократить часы занятий с каменным ядром за счет увеличения объема секирного боя. И в тот день подтвердились все легенды о дурном характере наставника Фарамарза.
Тощий, костлявый
С тех пор Сигурд терпеть не мог поздних фарсальских дынь с шершавой твердой кожурой и липкой жижей в середине.
Но Оружие… Тот же Фарамарз мог часами распространяться о форме и балансе древних мечей, ходя вокруг найденного в развалах клинка и облизываясь, как Зу при виде молока. Он сам подбирал мечи для своих выпускников, не доверяя никому, да и самим выпускникам в том числе, – кстати, он так ни разу и не ошибся в выборе. А Оружие для самого Ярроу наставник позаимствовал из личной коллекции – это уже после VII-х летних экзаменов – и очень обиделся, когда пунцовый Сигурд стал мямлить и отказываться.
Знал старый Внук Богов правду рукояти меча. Знал правду рук учеников своих. Умело вкладывал одно в другое.
Оружие. Узкое, чуть выгнутое лезвие синей стали. Два локтя от скоса острия до овальной гарды. Рукоять в полклинка, продолжающая общий изгиб. Обтяжка – из кожи неведомого морского зверя, шершавой, как наждак. Не скользила такая рукоять в умелой ладони, и рубил меч бронзу без зазубрин и воздух – без свиста.
Фехтовать им было нельзя. Не для того предназначался.
Оружие. Брат Скользящего в сумерках.
…Сигурд сдул с клинка невидимые пылинки, протер меч до глянцевого блеска специально припасенной ветошью и опустил оружие в ножны. Потом спрятал брусок и покосился на притихшего удава.
– Подъем, Зу! Если до завтрашнего вечера мы не отыщем Пенаты Вечных, – или как они там еще зовутся? – нами непременно кто-нибудь отобедает. Или отужинает. Поползли, приятель, спросим Отцов о неизвестном…
Удав просунул голову сквозь немыслимый узел собственных колец, задумчиво пожевал нижней челюстью и спрятался обратно.
– Лентяй, – грустно заметил Сигурд. – Лентяй и обжора. Гнилой жирный канат…
Ответа не последовало.
Тогда Скользящий в сумерках сделал шаг к своему спутнику, пошарил по траве и изо всех сил дернул Зу за кончик хвоста. Через мгновение он уже напрягал все тело, сдерживая неистовый напор обвившегося вокруг него удава, а тот громко шипел и мотал головой у самого лица салара.
Это была их обычная игра. Один раз из дюжины Ярроу успевал отпрыгнуть до броска, один из семи – ухитрялся высвободить руку и ухватить Зу за горло, один из трех – пытался вытерпеть ту вечность, после которой удовлетворенный змей сменял гнев на милость и ослаблял хватку.
В тех случаях, когда человек «выигрывал», Зу немедленно обвисал, шлепался на землю и подставлял свою белесую шею под самой челюстью – чесать. В остальных же он гордо отползал в сторону и ждал вкусненького. Тем более что в
Свежее молоко Зу не любил. И сливки не любил. Он вообще мало что любил. А хозяину удав скорее покровительствовал.
Во всяком случае, так иногда казалось самому Ярроу.
Салару все-таки удалось вырвать левую руку из мертвых тисков змея, но он не стал поддерживать игру и просто похлопал Зу по морде.
– Не время сейчас, – сказал Сигурд, и на какое-то мгновение ему примерещилось, что удав внимательно следит за движением человеческих губ. – Уходить надо. Пенаты Вечных дожидаться не станут. Вопросы, Зу, вопросы сводят мне скулы и жгут гортань – а ответы на них неизвестно где… Да и есть ли они, ответы на мои вопросы?…
…Раздвинув листья гигантского папоротника, хрупкая грациозная лань следила за удалявшимся человеком, за лентой извивающейся травы у его ног, и в выпуклых глазах лани, в их темной глубине, стыл лед – мертвый, обжигающий лед, придающий лани сходство с каменными полузверьками-полуженщинами древних барельефов.
А Сигурд уходил, не оборачиваясь, и пока тело его двигалось в отработанном неутомимом ритме, он снова и снова касался своей памяти острым ножом боли и бессилия, делая тончайшие срезы, обнажая забытые пласты, рассматривая ушедшее время, ища крупицы ответов на безнадежные вопросы…
Сигурду – шестнадцать. Он совсем недавно вышел на Вторую ступень и теперь ужасно гордится серым широким плащом с серебряной пряжкой на плече. Он – салар зарослей. Сверстник и друг Брайан Ойгла соперничает с ним в задирании носа и суровых мужских манерах. Остальные Скользящие в сумерках здороваются с ними за руку, и сам наставник Фарамарз берет их с собой в Калорру в качестве сопровождающих – правда, предварительно отобрав бичи и даже бронзовый серп Брайана.
В город с оружием не ходят. В городе живут люди. Не к лицу потомку богов, Девятикратно живущему, носить то, чем отнимают жизнь, в присутствии тех, у кого жизнь – единственная и последняя.
Иное дело – салары. Герои. Девятикратные. Щит между городом и лесом. Совсем иное дело. Сигурд все понимает. Он горд и счастлив. Сегодня он идет в Калорру. Единственное, что смущает юного героя, – он не понимает, зачем наставнику Фарамарзу нужны сопровождающие?! Он пытался представить кого-нибудь, от кого надо было бы охранять Внука Богов, но воображение отказывает, и он бросает это глупое занятие. Берет – значит надо.
Брайан Ойгла того же мнения.
В детстве Сигурду доводилось несколько раз бывать в Калорре с родителями, и, хотя воспоминаний почти не сохранилось, ему все равно кажется, что город за это время усох, одряхлел и съежился. Как осенний лист.
Дважды им приходилось идти через совершенно заброшенные кварталы. Горячий ветер хлопал полуоторванными ставнями, перемешивал пыль в поросших бурьяном переулках, и тощие суслики при виде людей спешили укрыться в тени.
Потом стали попадаться редкие прохожие, а ближе к центру уже возникла характерная городская толчея.