Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

Приведу выдержки из этого письма.

«Опасная, начисто оторванная от жизни ностальгия по сталинизму в той или иной его разновидности грозит столкнуть страну в новый водоворот испытаний, которые могут закончиться кровопролитием. Считаю, что обновлен­ческие преобразования, а с ними и вся страна, судьбы десят­ков миллионов человек оказались на минном поле.

...Лично я вижу два наиболее вероятных сценария разви­тия.

Первый — попытка неосталинистской реставрации. Не­сомненно,

это вариант, которого более всего хочет ультра­правое крыло. Осуществить этот вариант можно, только спровоцировав предварительно еще более глубокое погруже­ние страны в экономический и межнациональный кризисы. Для этой роли парт-ультра годятся, и здесь их многие под­держат и используют. Но, думаю, потом выбросят. Как пре­дателей истинного марксизма-большевизма.

Второй возможный сценарий при таком ходе событий — попытка диктатуры без коммунистов. С прямой или косвен­ной опорой на военный аппарат, на базе терпимого (а-ля Франко) или нетерпимого (а-ля Гитлер) отношения к комму­нистам, на базе национал-патриотического комплекса идей.

Думаю, если события будут развиваться так, как они раз­виваются с весны прошлого года, «точка возврата» окажет­ся для Перестройки пройденной где-то в начале нынешнего лета, а выбор между двумя названными вариантами вста­нет в практической плоскости уже осенью.

Сегодня, судя по характеру развивающихся событий, на­ступает час истины для каждого человека, час честного вы­бора судьбы страны и судьбы личной. Нелегкий час, горький час! Но смирение с попытками вернуть прошлое губительно, ибо совесть перестает быть нравственным властелином че­ловека.

В сложившихся условиях постоянной травли я не вижу возможности продолжать свою деятельность по кардиналь­ному демократическому преобразованию общества в рамках

КПСС и заявляю о своем выходе из ее рядов. Общественные интересы выше партийных...

Я думаю, для меня наступило время сказать с полной от­кровенностью следующее. Играть унизительную роль «козла отпущения» не хочу, поищите кого-нибудь другого. Не хочу быть пешкой в игре политиканов в партии и Верховном Со­вете СССР. Не хочу потому, что верю в правильность взя­того курса на Перестройку и не собираюсь кричать «кара­ул!» на середине реки.

Если будем продолжать работать вместе, то давайте до­говоримся играть в одном оркестре и двигаться в одном на­правлении, как бы это ни было трудно.

До сих пор только общее великое дело, личное доверие и лояльность к Вам удерживали меня на позициях выдержки. Эскалация кампании унижения снимает с меня морально- этические обязательства — нет, не перед Вами, а перед те­ми, кто окружает Вас. Эта эскалация бьет по личному достоинству, что для меня непереносимо. Я должен быть честен перед страной, перед народом, перед самим собой. Вот почему я буду искать достойные формы борьбы с на­рождающимся новым фашизмом и партреакцией, борьбы за демократические преобразования нашего общества. У меня осталось не так уж много времени».

Это было мое официальное предупреждение о том, что страна движется к роковой черте контрреволюционного мя­тежа.

Ответа

не дождался. Может быть, Горбачеву и не показа­ли мое письмо. На душе стало еще тревожнее. До меня до­шли разговоры, что генералы в Генштабе стали подозритель­но часто собираться, что ведут себя как-то странно, что в разговорах высших чиновников появились нотки пугливого ожидания чего-то необычного, которое вот-вот должно слу­читься.

Поскольку мои сигналы и предупреждения явно игнори­ровались, я расценил подобную реакцию как сигнал, что мне надо уходить из команды. Видимо, мои предупреждения ко- му-то показались слишком навязчивыми и толковались как действия человека, обиженного фактическим отстранением от власти, или еще по каким-то причинам, о которых можно только догадываться.

После моей отставки Горбачев сразу же отправился в от­пуск, наплевав на мои предупреждения о возможности мяте­жа. К тому времени я, вероятно, уже ходил в «шпионах», а Крючков — в «преданных помощниках». Через несколько дней зашел к Янаеву — он остался за президента. Сидели долго. Крепко выпили. Он жаловался, что Горбачев запер его в «золотую клетку», ничего не поручает и ни о чем не спра­шивает. У меня осталось впечатление, что Янаев в то время ничего не знал о готовящемся заговоре. Он все время рас­суждал о том, что он мог бы делать в качестве вице-прези- дента, что он предан Горбачеву и будет ему помогать изо всех сил.

Через несколько дней по радио передали, что я исключен из партии. Как все это было организовано, рассказывать скучно. Решение ЦКК КПСС, подписанное неким Маховым, базировалось на официальном письме трех председателей районных контрольных комиссий Москвы: Бауманского, Первомайского и Сокольнического. В постановлении сказа­но: «за действия, противоречащие Уставу КПСС и направ­ленные на раскол партии, считать невозможным дальнейшее пребывание А. Н. Яковлева в рядах КПСС».

В своем ответном заявлении о выходе из партии я еще раз написал, что «хотел бы предупредить общество о том, что в руководящем ядре партии сложилась влиятельная сталини­стская группировка, выступающая против политического курса 1985 года... Речь, в сущности, идет о том, что партий­ное руководство освобождается от демократического крыла в партии, ведет подготовку к социальному реваншу, к пар­тийному и государственному перевороту».

Свое письмо направил Горбачеву и в прессу. Это было уже четвертым предупреждением о мятеже. К сожалению, мои предупреждения оправдались, и не моя вина в том, что кому-то они казались беспредметными.

Так закончилась моя партийная карьера. Закончилась по совести. Если в страшные военные дни для моего Отечества я искренне вступил в партию, то в 1991 году я осознанно по­кинул ее. Я был честен в вере и столь же честен в отрицании ее. Возненавидел Ленина и Сталина — этих чудовищ, жес­токо обманувших мой народ и растоптавших мой романти­ческий мир надежд. Я давно понял, что общественное уст­ройство, основанное на крови, должно быть убрано с исто­рической арены, ибо оно, это устройство, исповедовало дьявольскую религию Зла. Вот почему я и посвятил себя по­иску путей ликвидации античеловеческой системы — надо было только не ошибиться в новом выборе. Конечно, это бы­ли только мечты, а не действия, но в одном я был твердо уве­рен уже тогда, когда Перестройка еще зрела в мечтах: этот путь должен быть исключительно ненасильственным и при­вести к свободе человека.