Сумерки (Размышления о судьбе России)

Яковлев Александр Николаевич

При Сталине накладываются прямые ограничения на раз­витие еврейской национальной культуры, языка, религии. Евреи вытесняются из партийного аппарата, государствен­ных и хозяйственных органов управления. Производятся аресты еврейских писателей, закрываются еврейские учеб­ные и культурные заведения, запрещается издание книг на иврите.

Даже во время войны (август 1942) Управление агитации и пропаганды ЦК докладывает о том, что в искусстве преоб­ладают «нерусские люди (преимущественно евреи)», а также о том, что Управление сомневается в возможности работать в Большом театре таким мастерам искусства, как Самосуд, Файер, Штейнберг, Габович, Мессерер и др. В октябре

1943 года Раневская не была утверждена

на одну из ролей в фильме «Иван Грозный», поскольку «семитские черты у Ра­невской очень ярко выступают, особенно на крупных пла­нах». И это говорится о величайшей русской актрисе, гор­дости отечественной и мировой культуры. О необходимости очищения культуры от евреев неоднократно пишет во время войны начальник этого управления Александров.

После Отечественной войны антисемитизм становится от­крытой государственной политикой. Бывший заместитель министра госбезопасности М. Рюмин заявил, что с конца 1947 года в работе его ведомства «начала отчетливо прояв­ляться тенденция рассматривать лиц еврейской националь­ности потенциальными врагами советского государства». Од­нако ослепление антисемитизмом нередко приводило к яв­ным курьезам. К евреям причислили монаха Менделя, а также Моргана, Татлина, Мейерхольда. Для невежд не имело значения, какой национальности эти люди, лишь бы фами­лии звучали соответственно. В номенклатурную элиту прак­тически не попадали лица, женатые на еврейках, если, ко­нечно, они не были агентами КГБ.

Особое место в антисемитской политике занимают два де­ла: Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) и «вра- чей-убийц».

Хорошо известно, что Еврейский антифашистский коми­тет внес неоценимый вклад в разоблачение фашистской иде­ологии и политики. Международные контакты ЕАК способ­ствовали сбору за рубежом продовольствия, одежды, медика­ментов, валютных средств в качестве безвозмездной помощи нашей стране. Но кончилась война, надо искать новых вра­гов, как внешних, так и внутренних. Без них уходит властная почва из-под ног. Уже 12 октября 1946 года руководитель Министерства госбезопасности пишет в ЦК и правительство донос «О националистических проявлениях некоторых ра­ботников Еврейского антифашистского комитета». В свою очередь, Отдел внешней политики ЦК обвиняет работников ЕАК в том, что они забывают о классовом подходе, а между­народные контакты строят «на националистической основе».

Затем последовала записка Михаила Суслова от 26 ноября 1946 года. Он обвинил ЕАК в антисоветской и шпионской де­ятельности. Дело пошло. Из арестованных Гольдштейна и Гринберга пытками выбили показания, которые послужили поводом для возбуждения уголовного преследования самого комитета. Кроме того, ответственными секретарями или их заместителями в ЕАК, как и в других общественных органи­зациях, в разные годы были штатные работники или осведо­мители госбезопасности: Эпштейн, Фефер, Хейфец. Они до­кладывали о каждом шаге и высказываниях членов комитета.

Кровавый этап в борьбе с Еврейским антифашистским комитетом начался с убийства Михоэлса. Во время истяза­ний одного из узников Лубянки были получены «признатель­ные» показания о якобы шпионской деятельности Михоэлса, его интересе к личной жизни Сталина. 10 января 1948 года этот протокол допроса был направлен «вождю». Последовало прямое указание о ликвидации Михоэлса, находившегося тогда в Минске. Через несколько дней его убили, а обще­ственности сообщили, что он попал в автомобильную катаст­рофу.

Во второй половине 1948 года начались массовые аресты лиц, в той или иной мере связанных с ЕАК. Следственную группу по этому делу возглавил некий Комаров, который да­же в кругу своих собутыльников именовался «палачом». Но позднее кто-то донес и на него — Комарова арестовали.

18 февраля 1953 года он обращается к Сталину со следую­щим письмом:

«...В

коллективе следчасти хорошо знают, как я ненавидел врагов. Я был беспощаден с ними, как говорится, вынимал из них душу, требуя выдать вражеские дела и связи. Аресто­ванные буквально дрожали передо мною, они боялись меня, как огня... Особенно я ненавидел и был беспощаден с еврей­скими националистами, в которых видел наиболее опасных и злобных врагов... Узнав о злодеяниях, совершенных еврейски­ми националистами, я наполнился еще большей злобой к ним и убедительно прошу Вас: дайте мне возможность со всей присущей мне ненавистью к врагам отомстить им за их зло­деяния, за тот вред, который они причинили государству...»

20 ноября 1948 года Политбюро по предложению Сталина и Молотова постановило немедля распустить Еврейский ан­тифашистский комитет, так как этот комитет регулярно пос­тавляет антисоветскую информацию органам иностранных разведок. Это постановление открыло путь массовым реп­рессиям против советских граждан еврейской национально­сти. Среди арестованных оказались известные ученые, поли­тические и общественные деятели, поэты, писатели.

3 апреля 1952 года министр госбезопасности Игнатьев на­правил Сталину текст обвинительного заключения. Вот его письмо:

«Представляю вам при этом копию обвинительного за­ключения по делу еврейских националистов, американских шпионов Лозовского, Фефера и других. Докладываю, что следственное дело направлено на рассмотрение Военной кол­легии Верховного суда СССР с предложением осудить Лозов­ского, Фефера и их сообщников, за исключением Штерн, к расстрелу. Штерн сослать в отдаленный район сроком на 10 лет».

Политбюро одобрило обвинительное заключение и меры наказания. Только для академика Штерн срок был сокращен до 5 лет. Когда все было практически решено, начался судеб­ный процесс. В ходе его ни одно обвинение не было дока­зано. Подсудимые обличили следствие в фальсификации и рассказали о пытках и избиениях. Председатель Военной коллегии генерал Чепцов, видя, что процесс проваливается, добился приема у Маленкова и рассказал ему о положении дел. Маленков сказал Чепцову: «Политбюро приняло реше­ние, выполняйте его». 12 августа Лозовского, Маркиша, Квитко, Шимелиовича, Бергельсона и других расстреляли.

Крупнейшей антисемитской провокацией было «дело вра­чей». Травля врачей-евреев началась вскоре после войны. Устраивались бесконечные проверки по анонимным пись­мам. В 1950 году были приняты два постановления ЦК с тре­бованием ужесточить чистки евреев в медицинских учреж­дениях. После письма в КГБ некоей Тимашук начались пре­следования медицинских светил, привлекавшихся к лечению высших правителей. Искали доказательства того, чтобы об­винить врачей в «преступных методах лечения» в целях «умерщвления видных деятелей партии и государства». Сре­ди арестованных были люди разных национальностей — русские, украинцы, евреи. Всех объявили участниками сио­нистского заговора.

Следователи не смогли найти фактических данных о су­ществовании заговора врачей и их шпионской деятельности. Тогда осенью 1952 года следствие взял в свои руки Сталин. Он лично установил сроки подготовки открытого процесса. По его распоряжению людей, слабых здоровьем и далеко не молодых, подвергли чудовищным пыткам и истязаниям. Ста­лин сам определял, какие пытки и к какому арестованному нужно применить, чтобы добиться «признательных показа­ний». Сам проверял, насколько точно выполнены его распо­ряжения на этот счет. Я прочитал официальные записи до­просов Виноградова и Вовси. В начале следствия они реши­тельно отрицали все обвинения, которые им навязывали. Но в ходе пыток арестованные начали давать «признательные показания» в шпионаже, терроризме, во всем, что им дикто­вали следователи.