Супер сайз. Двойной удар
Шрифт:
– Я сейчас выйду, и убью тебя,– обессиленно пообещал я, чувствуя адскую злость. Только злился я, как ни странно не на гребаную котлетку. А на поганцев компаньонов. Мою помощницу, в хамам? Они, мать их, берега что ли попутали? Я что им сутенер, баб предоставлять для утех? Хорошо, что эти черти свалили, а то бы пришлось их прикопать в ресторанной клумбе.
Живот снова скрутило, а в голове заработал бетонный пресс. Да какая мне к черту половая разница, куда и кто позвал эту толстую идиотку в уродских трусах. Своих проблем полно.
Я дернул защелку на двери, и со всей силы распахнул
– И что же ты не поехала? Когда тебе еще такое предложение поступит? Надо было ловить за хвост свою удачу. Три горячих парня, в огненном хамаме. Это ж. Мать твою, на всю твою жизнь воспоминаний, – зло прорычал я, прислушиваясь к своему затихшему организму. Живот больше не крутило, зато в крови бурлила такая адская, абсолютно необъяснимая смесь ярости и чего – то непонятного, что хотелось разгромить все тут к чертовой бабушке. А еще, я вдруг увидел нечто, что совсем лишило меня способности мыслить.
– Что с вами? –жалко пролепетала дурища, расплываясь в моих глазах бесформенной амебой. Но я уже смотрел ей за спину, и старался удержаться на обмякших ногах.
– Ты видишь? Обернись и скажи, что вон на том столе происходит,– прошептал я, не в силах отвести взгляда от действа. На ближайшем столике. За которым расположилась компания мажоров, в самом центре…
– Там стоит сет суши, блюдо с морскими дарами и…
– Нет, возле блюда. Ты видишь? – я определенно схожу с ума, ах какая досада. Потому что я видел совсем не омаров и королевские креветки. На столе, в самом его центре, огромный таракан играл на контрабасе Бетховенскую «К Элизе», а другой, в кепке и куртке с логотипом известной фирмы, крутился в нижнем брейке, под неподходящую. Слишком нежную мелодию, и радостно при этом хохотал, наслаждаясь моей реакцией. Бетховен бы, наверняка расстался с глухотой, увидь сей перфоманс. Но у меня, лично, по позвоночнику пробежал холодок. Да что там, морозный лед пробежал. Креветки на блюде вдруг зашевелились, и… Боже. – Там танцуют тараканы с креветками, вальс. Параша, вы видите это?
– Да, да, только успокойтесь,– погладила меня по плечу чертова холера,– Пойдемте. Вот так. Сейчас наденем пальтишко.
– Нет, они на нас сейчас нападут, я чувствую,– хныкнул я позорно, схватил за руку Парашу и ломанулся к выходу из ресторана.
– Мы не заплатили,– пискнуло толстое недоразумение. Но я ее не слышал. В моих ушах до сих пор звучал леденящий душу смех таракана – танцора.
– Глеб Егорович, умоляю,– запыхавшись пробухтела плюшка, уже возле машины. Я оперся руками о колени и постарался отдышаться. Свежий воздух и адский бег немного привели меня в чувства.– Да что с вами такое?
– Чай,– прорычал я, – где ты взяла это адское пойло?
– Я же сказала, Варюша вам передала, в качестве извинений.
– Варюша, это один из твоих Оменов? – приподнял я бровь.
– Это моя дочь, я прошу вас более уважительно говорить про моих детей,– выпятила вперед подбородок Прасковья. А у нее красивый нос, и вообще черты лица правильные.
– Как можно говорить уважительно о детях, мать которых вертит задом перед похотливыми мужиками,– простонал я, пытаясь выглядеть злым и брутальным. – Вы их контузили
– Что вы имеете…? О, боже,– девка схватилась руками за филейную часть, наливаясь свекольной краснотой. Мне аж стало лучше, ей-богу. Немного еще в глазах все плыло, но я насладился.– Почему вы не сказали мне? Господи, это же все видели мой позор. Вы гад, скот и мерзавец,– прорыдала булка.
– Ладно не ной, терпеть не могу бабьих истерик. Один – один. Вы меня траванули, я умолчал о рваной юбке, – я снял с себя пиджак, подошел к плачущей помощнице и повязал рукава тряпки ценой в истребитель вокруг ее талии. Костюм можно на помойку выкидывать. – Теперь твой тыл скрыть от жаждущих глаз, детка. Хотя, кроме турков на него вряд ли найдутся желающие. Там стандарты красоты – гиппопотам в панталонах.
– Спасибо, что не хавронья,– хлюпнула шикарным носом Паня.– Вам так нравится меня унижать? Знаете почему, потому что вы надолбленный, закомплексованный, зажравшийся поганец и хмырь.
– Пиджак вычту из зарплаты,– плюнул я, усаживаясь в машину.
– Крохобор,– тихо прошептала дурында.– Я то думала, что в вас еще осталась крупица человечности. Ошиблась. Жаль.
– Я все слышу. И учтите, тараканов я вам не прощу.
– И не надо. Вы бы с ними договорились, что ли. Трудно жить с жильцами в голове, которые…
– Закрой свой рот, или это сделаю я – зарычал , схватил эту дуру за грудки, притянул к себе, и …
Прасковья
– Что вы задумали? – обморочно простонала я, загибаясь от страха и при этом от острого желания почувствовать вкус чертова мужлана. Уставилась на маленькую трещинку на каменной губе мерзавца, молясь всем богам о пощаде.
– Мужик сказал, мужик сделал. Я обещал, что заткну твой болтливый рот, котлетка, – хмыкнул Седов, от чего уголок его губ дернулся, а у меня в животе свилась тугая огненная пружина.
Нет, нет, нет. Только не это. Я дернулась в лапищах мамонта, увидев его приближающуюся к моему лицу физиономию. Любимая блузка жалко затрещала тканью, и обвисла в руках моего мучителя кружевными лоскутами. Он удивленно посмотрел на руины кофточки из батиста, словно осмысливая происходящее, перевел взгляд на мою персону и как-то странно захрипел. Интересно, чего это с мамонтом? Неужели снова увидел танцующих тараканов?
– Прасковья, вы сегодня в ударе. Точнее, это меня сейчас хватит удар, боже, у вас и лифчик с мишками, о боже, – простонал Глеб Егорович, но даже тогда я не поняла масштаба бедствия. Видимо потрясения последних дней пагубно сказались на моих и без того не самых выдающихся, умственных способностях.
– Откуда вы …? – тупо спросила я, и наконец – то осознала, что сижу перед одуревшим мужиком практически в чем меня родила мать.– Отвернитесь, черт бы вас подрал, – уже взвизгнула, пытаясь прикрыть руками свои перси четвертого размера, которые я ненавижу всей душой. Женщины мечтают о большой груди, а я ее ненавижу. Белье подобрать проблема, спина болит, одни неудобства короче от красотищи. Но мамонт замер на месте, вперившись глазами в прикрытые трикотажной тканью молочные железы и задумчиво замолчал.