Суперфрау из ГРУ
Шрифт:
Как стало известно позднее, в то время во Франции была дезорганизована группа, через которую Радо переправлял в Москву микрофильмы с информацией. Канал связи был нарушен, как в связи с этими неурядицами, так и ввиду закрытия границ, и Урсула, по распоряжению Центра, начала работать на Альберта, что изрядно прибавило ей забот. Радо не шифровал свои донесения, а передавал открытым текстом. Урсуле приходилось шифровать их, потом, по ночам, передавать в эфир, затем расшифровывать ответы, да еще ездить для свиданий с ним в Женеву, куда приходилось добираться около трех часов. Для доставки текстов Лен приспособил карманный фонарик. Он вытащил содержимое одной из батареек и налил на донышко свинца, чтобы вес остался прежним — получился прекрасный контейнер. В фонарь поставили лампочку меньшей мощности,
Работа с Альбертом требовала немало времени. Кроме того, никто не снимал с Урсулы обязанности заниматься с Леном и Футом. Она уставала, но была довольна: теперь ее передатчик был полностью загружен. Но появились другие проблемы, в первую очередь, денежные. Да сих пор она получала средства с банковского счета в Англии, который Центр использовал для посылки денег ее группе. Но вскоре после начала войны Англия блокировала операции по переводу валюты за границу. Пути получения денег оказались отрезанными — а ведь Урсуле надо было содержать не только семью, но и Франца, Лена и Фута. Средства кончались, приходилось отчаянно экономить.
Весной 1940 года к Альберту приехал связной из Центра, который должен был привезти деньги. Он привез Альберту кодовую книгу и шифр, новые инструкции центра, но денег не было — связной не рискнул переправлять их из Брюсселя через две границы.
В декабре 1939 года на группу Сони обрушился тяжелый удар. Осенью 1939 года Франц забрал у нее свой передатчик, намереваясь вести связь самостоятельно. В кантоне Фрейбург он снял находившийся посреди леса замок «Ля Розьер», испытал свой передатчик и приготовил все для того, чтобы после каждого сеанса связи закапывать его в лесу. Они встречались еще один раз — Урсула забрала у Франца последние донесения для передачи в Центр — следующие он должен был передавать уже самостоятельно. Но на следующую встречу Оберманнс не пришел, не явился и на повторную встречу. Нарушив все правила конспирации, Урсула позвонила ему домой, и ей ответили, что такой там не живет. Франц исчез бесследно.
Куда он мог деться? Естественнее всего было предположить, что Оберманнс арестован. Напрямую, конечно, ничего выяснять было нельзя. В телефонном справочнике Урсула нашла адрес адвоката, знакомого ей еще по Шанхаю — он приезжал туда в связи с делом Ноленс-Ругов и, хотя за столько лет его взгляды могли измениться, другого выхода не было — приходилось доверять. Однако адвокат не подвел. Некоторое время спустя он сообщил, что Франц, действительно, арестован и порекомендовал юриста, который мог заняться его делом. Это все, чем он смог помочь, но и эта помощь была неоценима.
Как оказалось, события разворачивались следующим образом. С началом войны в Швейцарии был усилен контроль за иностранцами. Оберманнса пригласили «на беседу» в полицейское управление Фрейбурга, где его допрашивали в течение нескольких часов, после чего он отказался давать показания, и был тут же помещен в центральную тюрьму Фрейбурга. В квартире устроили обыск, на имущество наложили арест. Начались допросы, а вскоре была установлена и личность арестованного. Швейцарская полиция негласно сотрудничала с гестапо, и в Берлине, по присланным фотографиям и отпечаткам пальцев, без особого труда опознали Оберманнса. Когда выяснилось, что Франц — немец, гестапо потребовало его выдачи, поскольку в Германии он обвинялся в государственной измене и был приговорен к смертной казни. Однако швейцарские спецслужбы уже сами возбудили против него дело.
И швейцарские, и немецкие
Впрочем, швейцарские спецслужбы редко применяли суровые меры к агентам разведок государств антигитлеровского блока — разве что под давлением Германии, и случай с Оберманнсом был как раз из таких. Правда, в Германию его не выдали, хотя на допросах, с целью устрашения, нередко этим пугали. Впрочем, даже усиленные («усиленные» по-швейцарски — постоянно включенный электрический свет, длительные по времени допросы) методы следствия не дали результата. Франц молчал, а вскоре объявил голодовку.
Ситуация пахла скандалом. Швейцарская полиция держит в тюрьме, непонятно за что и по какому обвинению, немецкого антифашиста. А если произойдет утечка информации и станет известен факт сотрудничества с гестапо… Общественное мнение было настроено резко антифашистски — попробуй объясни ему особенности работы спецслужб! Кончилось все тем, что гражданский суд во Фрейбурге приговорил Франца к штрафу и шести месяцам тюрьмы за… нарушение паспортного режима.
Оберманнса доставили в каторжную тюрьму Бельшасс, где, когда все улеглось, потихоньку продержали до конца войны, а потом еще четыре года — в лагере для интернированных. Впрочем, как вспоминает Урсула, заключение его не было суровым. В 1941 году он, например, встречался сначала с Леном, а потом с Джимом, и даже сумел организовать возвращение на родину советских офицеров, вывезенных из Германии, но интернированных в Швейцарии.
Франц Оберманнс почти ничего не успел сделать в качестве разведчика. Но его молчание обеспечило группе Урсулы возможность продолжать работу в Швейцарии. Спустя много лет, они встретились снова. «Когда нам с Леном осенью 1958 года вручали в Берлине медаль «Борцы против фашизма», мы взяли с собой не торжество нашего пятнадцатилетнего сына Петера. Вдруг позади меня кто-то тихо произнес: «Соня». Я обернулась и увидела Франца. Мы долго смотрели друг на друга, а потом, плача, обнялись. Петер, который никогда не видел меня такой, смущенно отвернулся. Я сказала ему: «Этот товарищ был арестован в те годы, когда мы боролись с фашизмом. Его мучили, но он никого не выдал. Иначе я, быть может, не была бы здесь, а тебя и вообще не было бы на свете». У Петера заблестели глаза. «Пригласи его к нам, ладно?» — попросил он меня. Франц побывал у нас дома, и то, что он рассказывал, доставило мне большую радость. Он женат, у него пятеро детей. Вскоре мы познакомились с милой женой Франца». [26] Все-таки этот человек, которому столько лет было отказано в возможности иметь семью — а ведь в момент ареста ему был тридцать один год! — сумел вознаградить себя за столь долгое одиночество.
26
Рут Вернер. Соня рапортует. М., 1979. С.196.
А со своим одиночеством Урсула боролась весьма успешно. В конце 1939 года она, наконец, получила развод и тут же принялась хлопотать о новом браке. Это было далеко не легким делом — ведь страны жениха и невесты воевали друг с другом. Он был англичанином, а она по-прежнему считалась немкой, хотя ее паспорт был давно просрочен, и в Швейцарии она находилась на положении эмигрантки. Признают английские власти ее паспорт действительным или нет — все равно будет сделано все возможное, чтобы брак не состоялся. Такая позиция властей была сама собой разумеющейся — в то время множество эмигрантов шли на все, отдавали последние деньги, чтобы с помощью фиктивного брака попасть из охваченной войной Европы в относительно спокойную Англию.