Супергрустная история настоящей любви
Шрифт:
— Мы транслируем эти эмоции в реальном времени, друзья, — сказал Ной. — Мы в реальном времени транслируем любовь Ленни к какой-то Юнис Пак. Мы «чувствуем» его боль на многих уровнях, в точности как он сам.
И я заболботал о том, сколько она для меня значит.
— Мы сидели в ресторане, кажется, на виа Джулия…
— Теряем хиты, теряем хиты, — прошептал Ной. — Никаких иностранных слов. Давай к делу.
— …И она. Она по правдеменя слушала. Она обращала на меня внимание. Пока я говорил, она ни разу не взглянула на свой эппэрэт.
— Теряем хиты, теряем хиты.
— Пасту. А в перерывах рассказывали о себе вообще всё— кто мы, откуда. Она рассерженная девочка. На ее месте вы бы тоже сердились. Ей так сильно достается. Но она хочет узнать меня получше, она хочет мне помочь, а я хочу заботиться о ней. По-моему, она весит фунтов семьдесят. Ей нужно лучше питаться. Я приготовлю ей баклажан. Она меня учила чистить зубы.
— Мы транслируем эти эмоции в реальном времени, — повторил Ной. — Вы слышите их первыми, patos [46] . Прямо из уст Абрамова. Он вербализует. Он эмоционирует. Но мне пришло сообщение от одного оболтуса из Виндзора, Онтарио. Он желает знать — ты ее выеб, Ленни? Ты сунул агрегат в ее тугую норку? Пятнадцать тысяч душ хотят узнать сию минуту, иначе они отправятся за новостями куда-нибудь еще.
46
Зд.: петухи (исп.).
— Мы такая неравная пара, полный мезальянс, — плакал я. — Она красавица, а я сороковой по Привлекательности в этом баре. Ну и что! И что! Может, однажды она позволит мне расцеловать свои веснушки, все до одной. У нее веснушек миллион. И каждая для меня драгоценна. Вот так люди раньше и влюблялись, правда? Я знаю, ты говоришь, что мы живем в Америке Рубенштейна. Но ведь это значит, что мы тем более отвечаем друг за друга? Например, мы с Юнис скажем всему этому «нет». Этому бару. Этому СЭКСу. Вдвоем. Например, вместе пойдем домой и будем читать друг другу книги?
— Ох ты ж господи, — простонал Ной. — Ты только что уполовинил мою аудиторию. Ты меня убиваешь, Абрамов… Ладно, ребятки, у нас тут живая трансляция из Америки Рубенштейна, час икс для нашей экономики, час икс для нашей военной мощи, час икс для всего, чем мы когда-то гордились, а Ленни Абрамов не желает сообщить нам, выеб ли он эту свою азиаточку.
В туалете под граффити с призывом к писающему «Будь двуполым, а не двухпартийцем» и загадочным «Сокращение Ущерба хер мне сократило» я вылил из себя несколько унций бельгийского пива и пять стаканов щелочной воды, выпитых перед уходом из дома.
Ко мне бочком подобрался Вишну.
— Выключи эппэрэт, — сказал он.
— А?
Он протянул руку и перевел мой кулон в положение «выкл.». Его глаза уставились в мои, и даже сквозь дымку опьянения я различил, что мой друг почти трезв.
— По-моему, Ной из ДВА, — прошептал он.
— Что?
— По-моему, он работает на двухпартийцев.
—
— Я просто говорю, поменьше при нем болтай. Особенно когда у него шоу.
Мочеиспускание у меня прекратилось само собой, и простата отчаянно заныла. «Заботься о друзьях, заботься о друзьях», — вот моя мантра.
— Я не понимаю, — пробормотал я. — Он же все равно нам друг, да?
— Людей сейчас много чего заставляют делать, — еще тише сказал Вишну. — Мало ли, на чем его зацепили. С тех пор как он дрючит Эми Гринберг, у него Кредитный рейтинг протух. Половина Стэтен-Айленда сотрудничает. Все хотят поддержки, защиты. Сам увидишь — если придут китайцы, Ной станет им жопу лизать. Зря ты не остался в Риме, Ленни. Да катись оно, это бессмертие. Тебе все равно не светит. Посмотри на нас. Мы же не ПИИ.
— Но мы и не Неимущие! — возразил я.
— Это не важно. Мы образцовые жертвы Сокращения Ущерба. Городу мы не нужны. С месяц назад приватизировали Городское транспортное управление. Муниципальное жилье будут сносить. Даже ваши крутые еврейские кооперативы. К концу десятилетия окажемся в Эри, штат Пенсильвания.
Видимо, он заметил, как убийственная печаль исказила мою физиономию. Он застегнулся и похлопал меня по спине.
— Ты хорошо эмоционировал про Юнис, — сказал он. — Рейтинг Характера повысится. И насчет Ноя — черт его знает. Может, я ошибаюсь. Не впервые. Отнюдь не впервые, друг мой.
Не успела меня добить меланхолия, Грейс Ким, подруга Вишну, явилась отконвоировать его домой, в их славное кондиционированное жилище неподалеку, и я смертельно загрустил о Юнис. Я смотрел на Грейс с тоской на грани горя. Вот она какая: интеллигентно, изобретательно, скромно одета (ееизящные причиндалы не выставляет напоказ никакая «Лукожа»), полна запрограммированных намерений и надежных интересных планов, смонтирована для брака с ее везучим кавалером, готова рожать красивых евразийских детей — видимо, последних детей этого города.
Нас с Ноем позвали к Вишну и Грейс на стаканчик перед сном, но я сослался на джетлаг и распрощался. Они любезно проводили меня к парому, но им не хватило любезности дойти со мной до КПП Национальной гвардии. Меня, как полагается, обыскали и потыкали сканерами усталые скучающие солдаты. Я все отрицал и на все согласился. На какой-то метафизический вопрос откликнулся:
— Я просто хочу домой. — Это был неверный ответ, но негр с золотым крестиком, запутавшимся в мелкой волосяной поросли на груди, сжалился надо мной и пустил на борт.
Над палубой порхали рейтинги пассажиров — уродливых искалеченных людей, которые эмоционировали свои желания и отчаяние черным неумолимым волнам за бортом. Розовая дымка зависла над районом, прежде известным как Финансовый квартал, а ныне в основном жилым, и окрасила его в прошедшее время. Какой-то папаша все целовал маленького сына в макушку, снова и снова, с грустной решимостью, и тех из нас, у кого не было любящих родителей или вовсе никаких, еще острее терзали заброшенность и одиночество.