Суперканны
Шрифт:
— Гринвуд, уходя, запер наружные двери, и Пенроуз в этом коридоре оказался как в клетке. Охрана нашла его час спустя, он был почти без сознания, пытался наложить себе жгут из рукавов халата. И ему это удалось. — Гальдер с искренним восхищением покачал головой. — Чтобы с этим справиться, нужно быть психиатром.
— И никто ничего не слышал? Разве это не странно?
— Это же больница, — снова напомнил мне Гальдер. — У стен хорошая звукоизоляция, чтобы пациенты не слышали, как работает оборудование или…
— Как кричат от боли другие пациенты. А фотографии
— Всего одна. — Руки Гальдера лежали на баранке, и ему стоило труда владеть своими дрожащими пальцами. Он отер пот, тонкой пленкой покрывший его лицо, и открыл конверт. — Не думаю, что по ней можно о чем-то судить.
Я прижал фотографию к приборному щитку. Кабинет фармаколога представлял собой помещение без окон, уставленное металлическими шкафами и книжными полками, которые были забиты фармацевтическими справочниками, учебниками и новейшими постановлениями французского министерства здравоохранения.
Профессор Берту сидел за своим столом, а его лицо и туловище были повернуты к камере, словно он увидел кого-то у стеклянной двери. Это был полноватый, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти с аккуратными усами и еще более аккуратным столом, в центре которого лежал металлический кейс. Берту пришел на работу в костюме сизо-серого цвета, но пиджак снял и оставался в полосатой рубашке и пестром галстуке. Халата он еще не надевал, а это наводило на мысль о том, что, прежде чем приступить к исполнению своих служебных обязанностей, он собирался обтяпать какое-то личное дельце.
Каковы бы ни были его планы, реализовать их он не успел. Спиной и головой он привалился к корпусу вентиляционной шахты позади стола. Рот у него был открыт, словно профессор пытался окликнуть кого-то в соседней комнате. Галстук его с маленьким узлом, свидетельствующим о пунктуальности и педантизме владельца, вертикально свисал из-под плотно облегающего шею воротничка.
Пуля пробила один из завитков «пейслийского» узора на галстуке. Кровь стекала на колени Берту и по ноге — на пол, где между его туфель образовалась лужица; однако аккуратизм этого элегантного профессора проявился и в смерти. Щеки его, не поддерживаемые более лицевыми мышцами, опали, но руки по-прежнему спокойно лежали на столе, защищая полиэтиленовый мешочек, наполненный каким-то белым порошком. Внутри кейса находилось около дюжины таких мешочков.
— Он что-то взвешивал, — указал я на стоявшие около кейса электронные весы. — А что было в мешочках?
Гальдер потер кончик носа и с наигранной неопределенностью пожал плечами:
— Должно быть, какие-то лекарственные вещества.
— Но какие? Похоже, Гринвуд столкнулся с шайкой наркодилеров.
— Мистер Синклер… Белых порошков сколько угодно. На этикетках некоторых напечатано «Макс Фактор». Промышленные химикалии, растворители, которым очищают наши установки для диализа…
— И все они — в специальных упаковках с названием изготовителя и товарным знаком. Зачем Берту могли понадобиться весы?
Гальдер откинулся на подголовник и повернулся ко мне:
— Вы думаете, это кокаин или героин?
— Похоже
— Поговорите с ним, мистер Синклер.
— Непременно, когда придет время. Меня удивляет, что судья не заинтересовался всем этим. Но зачем человеку такого ранга, как Берту, рисковать всем ради небольшой партии незаконного кокаина, если он мог официально заказывать его сотнями фунтов? Этот кейс и весы — какая-то любительщина. Словно он затеял эту игру из чистой бравады.
Гальдер согласно кивнул, удовлетворенный тем, как я преодолел очередное препятствие:
— Продолжайте, мистер Синклер.
— Как получилось, что Гринвуд прибыл в тот момент, когда Берту готовил к отправке эту партию товара? Странное совпадение. А что делал в кладовке Пенроуз? — Я вернул Гальдеру фотографию. — Откуда эти фото?
— Из каннской полиции. У них глаза не такие проницательные, как ваши. — Он завел двигатель. — Нам пора дальше. По «Эдем-Олимпии» бродят призраки…
Парковка телецентра была забита машинами, и Гальдер остановился на подъездной дорожке в пятидесяти футах от одетого в стекло здания. Из подвального этажа — лабиринта душных студий звукозаписи и монтажных помещений — транслировались результаты международных футбольных матчей и сводки немецких, японских и французских новостей. Здесь я как-то раз заблудился после интервью, в котором отвечал на вопросы о моих первых впечатлениях об «Эдем-Олимпии». Пройдя не в ту дверь, я оказался невольным гостем программы дегустации вин — вели ее две энергичные швейцарки.
— Телецентр, мистер Синклер, — проговорил Гальдер. — Именно здесь я и появился…
Я ждал, что он подъедет ко входу, но он каким-то задумчивым взглядом смотрел на вращающиеся двери. Мускулы его лица напряглись под воздействием невидимых, почти не подчиняющихся его воле сил.
— Гальдер, не могли бы мы встать в тени? — Я показал над навес над входом. — Здесь становится жарковато, во всех смыслах…
— Подождите. — Гальдер открыл дверь и прикоснулся подошвой к асфальту. — Вот здесь я и остановился двадцать восьмого мая. Как раз в этом месте. Что-то вроде моей нулевой отметки, мистер Синклер.
— Расслабьтесь, Гальдер… — Он постукивал ногой по дорожке, и я, проникшись к нему сочувствием, тронул его запястье. — Вы стояли здесь, когда был убит Жорж Вадим?
— Мы приехали десять минут спустя. Вадим был уже мертв, а Гринвуд ушел.
— Во сколько это было?
— Около восьми тридцати пяти. — Гальдер захлопнул дверь и попытался взять себя в руки. Он сидел, вцепившись в баранку. Когда он заговорил, мне показалось, что обращается он не столько ко мне, сколько к себе самому. — Я прибыл в офис службы безопасности в восемь. В восемь тридцать с дежурным охранником у телецентра связался звукоинженер. Он сообщил, что слышал выстрел в одной из студий. Охранник решил, что это был выстрел со звуковой дорожки какого-нибудь фильма. Но капитан Келлерман послал трех человек, в том числе меня, проверить.