Суперканны

Баллард Джеймс Грэм

— Такой разумный мальчуган, — отозвалась Франсес. — Неудивительно, что ты мне нравишься.

— В один прекрасный день она мне сказала, что у нас будет секс. Сказала — и сделала.

— Тринадцатилетняя. А другие потом были?

— Конечно, нет.

— Почему «конечно»? Пусть твое воображение немного отдохнет. Ты же не педофил.

— А если педофил, то все в порядке?

— В некотором роде — да.

Мы неслись по «эр-эн-семь» в направлении Антиба, мимо гипермаркета у казино в Вильнев-Лубе и Фор-Карре. В темноте прятались лавочки с керамикой, а их терракотовые вазочки стояли друг против друга на разных сторонах дороги, как шахматные фигуры. Я полулежал на пассажирском сиденье

БМВ, с нежностью думая о Франсес, а ночной воздух обдувал мое лицо. Любовью она занималась с такой же самоотдачей, с какой вела машину — твердо держа баранку и всматриваясь в дорогу, чтобы не попасть в выбоину. Она все еще использовала меня по причинам, которые мне было лень выяснять, но такой свежей головы у меня не было вот уже несколько месяцев.

Позади остался Гольф-Жуан и его эспланада — белый город, заснувший на воде. Около прежнего особняка Али Хана ^{64} , где этот принц впервые обратил внимание на ослабевающий рассудок Риты Хейворт ^{65} , Франсес свернула с «эр-эн-семь». Мы начали крутой подъем, который вел к вершинам Суперканн, месту обитания миллиардеров. Роскошные виллы, больше похожие на дворцы, стояли среди ухоженных парков. На кованых воротах, нахохлившись, словно коршуны, сидели камеры наблюдения.

Машина с трудом брала подъем, и Джейн без конца переключала передачи. Под желтоватым сборищем натриевых фонарей на пересечении с дорогой на Валлорис у нее заглох двигатель.

— Франсес, зачем мы туда едем? Это все равно что Эверест, только пейзаж подкачал.

Она снова завела двигатель и постучала пальцем по лежащей у меня на коленях папке с рекламными брошюрами.

— Я обещала завезти это Цандеру. Он на вилле Гримальди ^{66} — там развлекаются все шишки «Эдем-Олимпии».

— Они уже спят. Сейчас половина четвертого. Через четыре часа они должны сидеть за своими рабочими столами.

— Но не завтра. Сегодня у них что-то вроде общей вечеринки. Ты поброди рядом — тебе не обязательно говорить с ними.

Мы свернули с дороги и остановились на усыпанной гравием площадке, похожей на залитый лунным светом берег. Два охранника в форме «Эдем-Олимпии» проверили пропуск Франсес и, когда ворота открылись, махнули нам — проезжайте. Окруженная высокими кипарисами вилла Гримальди — бывший дворец-отель времен «бель-эпок» — возвышалась над пологими лужайками. Мы миновали автомобильную парковку, где за баранками дремали шоферы, и подъехали к боковому входу. Черный «рейндж-ровер» неуклюже оседлал цветочную клумбу — его колеса подмяли под себя розовый куст. Лужайку патрулировали отдельные фигуры, словно тени, которым несколько часов каждую ночь разрешалось поиграть между собой. Откуда-то из-за кустов доносился низкий звук радиообмена дорожной полиции — тихая анатомия ночи.

— Я на пять минут. — Франсес заглушила двигатель и взяла у меня брошюры. — Зайди в мужской туалет — там есть дорогой лосьон. А то Джейн может унюхать этот ла-бокский дух…

Мы прошли через вход-оранжерею бывшего отеля. Вестибюль со стеклянным потолком был залит лунным светом, обитые материей стулья расположились вокруг эстрады, на которой стоял укрытый от пыли рояль. В центральном коридоре одиноко горела обычная лампа. В своих душных нишах стояли статуи кондотьеров; их глазницы и ноздри отливали чернотой.

Стюард, проносивший на подносе бокалы и бутылку арманьяка, поклонился Франсес и жестом указал на внутренний дворик, где еще продолжалась вечеринка. Четверка оставшихся гостей сидела без пиджаков за столом с остатками роскошной полуночной трапезы. Пустые бутылки из-под шампанского лежали среди сваленного в кучу столового серебра и клешней омаров.

Гости принадлежали к управленческой верхушке «Эдем-Олимпии». Кроме Паскаля Цандера, я узнал председателя немецкого торгового банка

и директора французской кабельной компании. Четвертым был преемник Робера Фонтена, любезный американец по имени Джордж Агасси, с которым у меня состоялся короткий разговор в кабинете Джейн. Они были слегка под мухой, но чуть ли не стеснялись этого, как члены тонтины ^{67} , осчастливленные неожиданной смертью двух или трех ее участников. В воздухе висел агрессивно-шутливый мужской треп, и стюарды предпочитали держаться от этой четверки подальше. Пьян был один Цандер — белая рубашка расстегнута до пупа, ее шелковая отделка перепачкана соусом омара; он рявкнул на стюарда, требуя, чтобы тот поднес ему зажигалку. Цандер приветствовал Франсес поднятым бокалом, взял у нее папку и открыл наугад одну из брошюр. Он задавал ей вопросы о недвижимости, а его левая рука тем временем ощупывала ее ягодицы.

Оставив их за этим занятием, я вернулся в оранжерею. В поисках мужского туалета я пошел по стрелке-указателю и вышел в обитый дубом коридор, ведущий в библиотеку. Алый ковер, помнивший, вероятно, поступь Ллойд Джорджа и Клемансо, приглушал мои шаги, и потому я расслышал странный визг, похожий на овечье блеянье, доносившийся из курительной комнаты.

Я остановился у двойных стеклянных дверей с витиеватыми медными щеколдами. В углу курительной работал телевизор, который смотрели еще двое гостей, расположившихся в кожаных креслах. Освещена комната была только экраном телевизора, отражение которого подрагивало в стеклянных глазах мертвых лосей, чьи набитые головы висели на стене. На столике между двумя мужчинами лежала стопка видеокассет, и те отсматривали их, как продюсеры, бегло проглядывающие то, что наснимали за день. Они сидели спиной ко мне, одобрительно кивая в самых интересных местах. Один из них закатал рукава по локоть, и я увидел, что предплечье у него забинтовано, но его это, казалось, ничуть не беспокоит.

Я узнал сцену, которую они просматривали — ее снимали со ступенек Фонда Кардена, и я сам был ее свидетелем всего несколько часов назад. На сей раз ограбление представало передо мной в крупных планах, так как происходило всего в двух-трех ярдах от объектива оператора, но я видел те же переворачивающиеся софиты, поднятые дубинки и панику, тех же ошарашенных техников и сбившихся в кучку гримерш.

Я слушал крики японок. Эти звуки смолкли, когда человек с перебинтованной рукой вооружился пультом и сменил кассету. Теперь эта пара просматривала сцену, снятую на подземной парковке: пожилой араб в сером костюме лежал на бетонном полу рядом с машиной, у которой было разбито ветровое стекло.

Какая-то перемена света в курительной — и оба повернулись, вероятно, почувствовав мое присутствие. Я отступил в коридор. За курительной располагалась библиотека; ее обитая кожей дверь была приоткрыта.

Я вошел в комнату с высокими сводами; с незапамятных времен стоял здесь тяжелый запах непрочитанных книг, но с ним смешался другой — более резкий и экзотичный: я уже вдыхал ею этой ночью. Шкафы красного дерева со стеклянными дверцами были заполнены книгами в кожаных переплетах, не открывавшимися вот уже целое столетие. Корешки с золотым тиснением отливали слабым светом, но куда ярче были освещены трофеи, сваленные в центре комнаты.

Меховые шубы, роскошные накидки из шкурок рыси, соболя и песца грудой лежали на бильярдном столе. Здесь было больше дюжины шуб, некоторые в полную длину, у других — рукава с буфами и преувеличенно широкие плечи. На полу лежали два норковых палантина и пончо цвета морской волны из стриженой норки — эта мягкая кипа еще помнила отпечаток ботинка, наступившего на нее.

Я смотрел на эту меховую свалку, вдыхая странный аромат, плывший прежде в ночном воздухе над Фондом Кардена. У японских моделей от страха с кожи осыпалась пудра, и теперь на сероватых подкладках виднелся похожий на ледяную корочку слой талька.