Супермен
Шрифт:
– Только-только пришла в себя. Сейчас разберемся.
На голых руках женщины кровавые полосы. Ружин поймал взгляд Рудакова, объяснил:
– Связывали, проводом. Сначала кулаком в переносицу, потом проводом. Соседка увидела дверь открытой, сообщила.
– Я в курсе,- Рудаков огляделся, взял стул, сел рядом. Женщина открыла глаза, поморгала.
– Как вы себя чувствуете?
– спросил Ружин.
– Голова болит, руки…- с тихой тоской проговорила женщина.- Все болит, приподнялась на локтях с трудом, кривясь, спросила с тревогой: - Где
Ружин взглянул на Рудакова, потом перевел взгляд на женщину:
– Он давно ушел?
– Вспомнила,- женщина с облегчением легла на подушки.- Он у Дазоева, тоже коллекционера, антиквара, да, да, скоро придет, бедный.
– Расскажите все подробно, сначала,- попросил Ружин.
– Позвонили в дверь, я открыла, двое, ударили в лицо. Я потеряла сознание. Пришла в себя, связана, слышу шум, голоса, во рту тряпка. Открывать глаза не стала. Страшно. Перед уходом опять ударили.
– Узнаете их?
– Наверное, да…
– Что они говорили?
– Что брать, что не брать…
– Что еще?
– Не помню.
– Вспоминайте, вспоминайте, что еще?
– Не помню…
– Надо, надо, надо… Как называли друг друга? Акцент? Названия улиц, городов? Цифры какие-нибудь?
– Не помню, не помню,- женщина сдавила виски, сморщилась, замотала головой.
Рудаков остановил Ружина, придержал за руку, заметил категорично:
– Хватит.
Ружин встал, развел руками.
– Один говорил про рейс на Тбилиси, дневной,- вдруг спокойно заговорила женщина.- Мол, к шести буду дома и ищи ветра в поле.
– Приметы.- Ружин стремительно нагнулся.- Приметы!…Возле здания аэропорта - не большого и не маленького, стекло, бетон, обычного - на стоянке такси бранились пассажиры. Две толстые женщины пытались влезть в машину впереди двух обалдевших от жары, крепких низкорослых мужичков, провинциалы, в растопыренных глазах растерянность, в руках по чемодану, озираются ошалело, но стоят насмерть, закрывают машину грудью. Бабы побросали сумки и в драку, за волосы мужичков. Лахов стоял неподалеку, наблюдал сначала с ухмылкой, потом нахмурился, хотел ринуться разнимать, но вовремя опомнился, огляделся, не заметил ли кто его порыва. Послышался милицейский свисток, сквозь толпу пробирался сержант. Лахов опять ухмыльнулся, покачал головой, не спеша побрел к зданию. Вошел, заметил в буфете у столика Ружина и Рудакова, кивнул им едва заметно, пошел к газетному киоску.
– Как Колесов?
– спросил Рудаков, отпивая кофе.
– Расколется,- Ружин внимательно просматривал зал ожидания.
– Сирота,- скорбно заметил Рудаков.- Болел в детстве. С десяти лет в школу пошел. Судьба нелегкая.
– Откуда информация?
– Я оперативник или нет?
– Рудаков отечески заулыбался, мол, учись. Добавил просто: - Отпускать его будем.
Ружин забыл о зале, оторопело глянул на Рудакова.
– Да, да,- сказал Рудаков.- При нем ничего не нашли. Ну, покурил травку, случайно. Верно? А что касается других, то за них он не в ответе.
Ружин отрицательно
– Я же на квартиру не просто так пошел, было сообщение, один наркоман рассказал, что на Юбилейной улице…
– Знаю,- перебил его Рудаков.- Ну и что?
– улыбнулся.
– Нет,- сказал Ружин,- не пойдет. Он мне нужен. Он много знает. Это моя работа.
– И моя работа,- Рудаков положил ладонь на руку Ружина.- И моя. Ничего противоправного делать не надо. На нем же нет ничего. Хлопочут очень хорошие люди. Сережа, в первый раз, что ли? Зачем нам ссориться?
– Пока не расколется, не отдам его,- жестко повторил Ружин, покрутил головой медленно, весомо.
– Тогда я отстраню тебя.- Рудаков сделался некрасивым, заморщинился. Прикажу.
– Не отстраните,- Ружин посмотрел в глаза Рудакову, засмеялся беззаботно. Мы слишком много знаем друг о друге.
Лахов у киоска уронил журнал. Ружин пробежал глазами по залу, толкнул Рудакова, показал кивком. Сутулый, коротконогий кавказец, усатый, насупленный, с чемоданом и сумкой, подходил к регистрационной стойке, в метре сзади шел губастый парень в "варенках", в цветной майке, глазел по сторонам, посмеивался…
– Тряхну стариной,- сказал Рудаков. Лицо у него было злое, отяжелевшее, темное.
Усатого взяли быстро и четко и почти незаметно для пассажиров. Ружин и Лахов подошли с боков, когда он ставил чемодан на весы, с хрустом завели руки за спину, Ружин прижал ему горло сильными пальцами, чтоб не верещал. А вот губастый вырвался у Горохова и Рудакова, кинулся к выходу, поскользнулся, упал, когда поднялся, понял, что не уйти, принял оборонительную стойку. Рудаков жестом остановил Горохова, пошел к губастому сам, выпрямясь, с усмешечкой, руки в карманах.
– Это судьба, сынок,- сказал ласково.
Губастый тряхнул руками, сплюнул, дернув лицом, уселся прямо на пол. Идти отказался. До комнаты милиции его несли на руках.
– Здорово,- сказал Ружин Рудакову, когда они поравнялись.- Я волновался.
В комнате милиции вещи обыскали. Нашли краденые иконы, посуду. Все нашли. А за подкладкой одного из чемоданов обнаружили еще и белый порошок, наркотики.
– Грабеж перекроет по сроку статью о наркотике,- сказал Ружин губастому. Признавай не признавай, ну а ежели поможешь следствию, скостишь отсидку. Думай.
– Что надо?
– сказал губастый.
– Откуда порошок?
– Ружин надорвал один пакетик, попробовал на язык, сплюнул.
Губастый почесал щеку, розовую, нежную, волосы не растут, наконец сказал тихо, покосившись на кавказца, тот сидел далеко, повизгивал, отнекивался, занят собой был:
– Улица Юбилейная, пятый дом, квартиру не помню, могу показать. Зовут Лёша, молодой такой, красивый, высокий…
Ружин повернулся к Рудакову, тот безразлично ковырял в зубах спичкой.
– А? Что?
– сказал, сделав вид, что в глубоких раздумьях обретался и вот только сейчас с трудом вернулся к реальности.