Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки
Шрифт:
Врезавшись лбом в торец настежь распахнутой металлической двери, он, никого не дожидаясь, первым метнулся в квартиру. Последним у постели больной, которая на самом деле могла разве что сипеть, с пыхтением финишировал груженый Киракозов.
Мало сказать красное лицо девицы в коротеньком домашнем халатике, почти девочки с маленькой, ладной фигуркой было донельзя обезображено мощнейшим отеком Квинке. Круглые от страха, изумленные глаза паренька застила кровь с рассеченного лба, которой он, кажется, не замечал.
Пациентов с ходу поделили.
– Займись парнем! – приказала доктор Вежина фельдшеру Киракозову, про себя от сердца ругнувшись
Пока сама она торопливо выбирала из укладки противоаллергические препараты, кляня и кроя себя почем зря, Киракозов буквально силой усадил своего клиента на стул, щедро полил рану, промокнул шипящую розовую пену, потом повторил, сдвинул пальцами рассеченную кожу и грамотно закрепил пластырем. Вежина за это время успела ввести пациентке в вену весь имевшийся в наличии комплект антигистаминов. Результата не было и не предвиделось.
Отек наползал на горло, больную нужно было срочно госпитализировать. Киракозов по телефону уже запрашивал место.
– Это что, в самом деле так страшно, да? – Губы у парнишки побелели и дрожали. – Да, скажите, очень опасно? Она что, даже умереть может?.. Учтите, я ее одну не отпущу, я с вами в больницу поеду! Мы ведь нездешние, приезжие мы, оба из Тамбова, – зачем-то сообщил он, но Вежину сейчас меньше всего интересовала отечественная география.
– Да хоть из Могилева, на здоровье! Что тебе, жена твоя уже надоела? Ты похоронить ее хочешь? Дорогое, между прочим, удовольствие. Ах, не хочешь! А коли нет, так никаких «с вами»! – отрезала она. – Никуда ты с нами не поедешь. В машине тесно, ты нас по рукам и ногам просто-напросто свяжешь, если в дороге что-нибудь делать придется. – Она переложила в кармашек халата одноразовый скальпель и закрыла чемодан, поглядывая на девицу с тревогой, нарастающей пропорционально отеку. – Спаси и сохрани, конечно… Но и в любом случае нечего тебе пока в больнице делать, там уж как-нибудь без тебя управятся. А чем без толку психовать, ты лучше сейчас же в травмпункт чеши, кожу на лобешнике зашить надо, чтобы заметного шрама точно не осталось, а то будешь им потом всю жизнь сиять… Вот после этого уже спокойно к жене в больницу приедешь, одежду привезешь. Даша твоя, Бог даст, как раз к тому времени в порядке будет. Усек? – Он механически кивнул, едва не всхлипнув, отзвонившийся Родион Романыч на пустой сигналке наспех чиркнул для него название и адрес больницы. – Всё, поехали!
Вежина и Киракозов слаженно подхватили красную девицу под руки, и, как она была в легкомысленном халатике, так спешно, не теряя ни минуты, повлекли ее вниз к карете.
События развивались быстро, как сам отек Квинке.
– Миха, на Литейный в Мариинскую, гони! – Михельсону от такого ужика-ужастика с изящными ножками икнулось, а «рафик» завелся с полуоборота. – Цветомузыку врубай! – Пространство узкой темной подворотни с трупными пятнами отвалившейся штукатурки по стенам заполнилось мигающей, как на дискотеке, пляшущей синевой и скулящим воем сирены. – Ходу, Миха, ходу! Жми как можешь!!
Михельсон послушно поднажал прямо на разрытом участке. На декабристском бездорожье машину трясло и бросало так, что Диана в кабине, сидя сикось-накось, чтобы в карету поглядывать, всех тамбовских волков – по поговорке, к слову пришлось, – всех до единого поштучно-поименно перебрала и всем скопом вместо собак на неповинного ездилу повесила; закаленный товарищ Михельсон, выжимая педали, не зло, но так же изобретательно огрызался.
–
– Ужо, щёвт вожми! Ужо подповтила! – Воющая машина со скрипом и лязгом выпрыгнула на нетронутый асфальт, и Вежина, морщась и потирая ушибленный локоть, чуть сбавила обороты. – Откусить еще не откусила, но прикусила твоими молитвами знатненько… И ведь надо же – второй раз подряд за сегодня! К дождю всё делается, не иначе… Ась?!
Больная в карете захрипела, будто силясь засмеяться, встревоженный фельдшер Киракозов резко подал голос:
– Дина, приехали! – Внимательная доктор Вежина среагировала одновременно с ним:
– Миха, стой! – Послушный Михельсон, едва проскочив перекресток на красный свет, ударил по тормозам, инерционная Вежина, сверкнув в лобовом стекле поджарым задом, через фортку в перегородке по самый бюст въехала в карету. Именно тогда сверкнула и въехала, выставив круп, как в витрине, когда по встречной полосе на служебной «Волге» приблизился не обтекший еще после большого полива Малькович. – Блядь!!!
Девица в самом деле задыхалась по полной программе: шейные вены набухли, губы посинели, стали цианозными, сознание ухнуло в никуда.
События развивались по-прежнему стремительно и как бы параллельно.
Как бы параллелями полнилась голова и у Мальковича – не пересекалось там ничего, ничего не связывалось воедино, всё текло и размывалось. Вокруг всё так солнечно, ясно так и ласково, день промыт, как стекло, на пригреве беленький «рафик» синеньким подмигивает, симпатичный медицинский задок в кокетливом разрезе лайкрой золотится в лад первым осенним листочкам на тротуаре.
Всем была хороша картинка, но что-то она Мальковичу напомнила, что-то очень и очень неприятное. Но пока параллельные пересекались и закорачивались, пока он уразумел что к чему, перескочив перекресток и на развороте перепуская всех встречных-поперечных, Вежина не только выскреблась из кабины, но уже и дверь в карету за собой захлопнула.
Девица без сознания распласталась на носилках, ее и без того коротенький халатик задрался и распахнулся, открыв, к удовольствию похотливого Михельсона, белые шелковые трусики с кружевами. Киракозову было не до зрелищ; сообразительный Родион Романыч заранее выудил из ящика «трахнабор» со всем необходимым для трахеотомии, сам был уже на взводе и ждал команды. Предельно сосредоточенная Вежина, не говоря ни слова, нависла над больной, секунду примерилась, вдохнула и полоснула припасенным скальпелем по горлу; обильно брызнула кровь.
Закороченный Малькович, сжигая служебную резину, со скрежетом развернулся, но тут же застрял под светофором в крайнем левом ряду. Пока он ерзал и таращился, вцепившись в руль, любопытствовавший Михельсон, напротив, при виде крови закатил глаза, зазеленел, обмяк, отвалился от переборки и в обмороке потек по сиденьям. Родион Романыч между делом догадался задернуть шторку на фортке… На светофоре к красному добавился желтый, «Волга» с ревом сорвалась с места, подрезав новенький «жигуленок». Позади взвизгнули тормоза, заскрежетала жесть, посыпались стекла.