Суперпозиция
Шрифт:
Входная дверь громыхнула, завибрировав от сквозняка. Он ушел, недовольный и злой оттого, что ему так и не удалось вытащить ее из кровати. Он даже ткнул ее кулаком в плечо напоследок, но она продолжала неподвижно лежать лицом к стене, сдерживая учащенное от страха дыхание. Он ушел. И она сразу почувствовала себя победительницей. Теперь можно было открыть глаза и облегченно вздохнуть. У нее получилось! План заработал! Значит, так и должно быть!
Вера поднялась, опустила ноги с кровати на пол и прислушалась. В квартире стояла тишина. Лишь сверху над потолком скрипел
Тяжелое небо, беспросветно закрытое серыми облаками, свисало на город. За окном шел дождь. Крупные капли бились о стекло, барабаня однотонную мелодию, тук-тук, тук-тук. Соседние дома, высокие деревья с густой бархатной листвой, светящийся уличный фонарь – все расплывалось за окном из-за потока расплющивающихся о стекло дождевых капель.
Она отвела взгляд от окна и поднялась на ноги. Тихонько проходя по коридору мимо комнаты сына, отметила, что он еще спит. Сегодня она сама себе хозяйка. Вера старалась двигаться тихо. Зайдя в кухню, нажала на кнопку электрического чайника и насыпала в кружку растворимый кофе. Подошла к окну и стала ждать, когда закипит вода. Чайник зашумел, нагревая воду, и Вере показалось, что звук от него громкими гудящими волнами прокатывается по всей квартире. Она замерла у окна, прислушиваясь. В комнате сына было тихо.
Вдалеке, за завесой дождя, посреди одинаково безликих многоэтажных зданий, таких же, как и то, в котором жили они с сыном и мужем, виднелась коричневая многоуровневая крыша многоквартирного элитного дома. Вера часто, стоя у окна, смотрела на эту необычную крышу, напоминающую ей очертания старого шотландского замка. Ей нравилось представлять в своем воображении просторные светлые комнаты, скрывающиеся за большими витражными окнами под шпилями остроконечных башенок. По вечерам в них загорался свет, и Вера вглядывалась в их глубину, пытаясь разглядеть мелкие темные силуэты, изредка появляющиеся в проемах окон прекрасного замка. Ей грезилось, что один из далеких силуэтов – она сама, призрачно мелькающая с другой стороны стеклянной грани в совершенно другой реальности.
Чайник закипел, забулькал и отключился. Вера отошла от окна, залила в кружку кипяток, помешала ложкой и, прихватив кружку с собой, вернулась в свою комнату. Сегодня она будет пить кофе в кровати. Она никогда раньше не позволяла себе такой вольности. Как же это приятно. Пить кофе в кровати, подоткнув под ноги мягкий пушистый плед, и витать в своих мыслях под шум дождя за окном, таким же неспокойным, как и ее мысли.
– Ма, ты еще не встала, что ли?
Дверь в комнату распахнулась, и лохматая голова сына просунулась в проем. Лицо его было недовольным.
Идиллия тотчас разрушилась. Вера грустно вздохнула, отводя взгляд от окна.
– Мне выходить через двадцать минут, а завтрака на столе нет, – еще сонный, сын потер пальцами глаза и непонимающе взглянул на мать. – Ты почему в кровати? Заболела что ли?
– Потому что у меня сегодня выходной, – ответила Вера и сделала глоток из кружки.
Сын застыл в дверях, не понимая, что происходит. Когда он просыпался, мать всегда была на ногах, а завтрак ждал его на столе.
– Так ты отца не провожала на работу, что ли? – спросил он с сомнением.
–
Сын постоял в дверях, собираясь с мыслями, затем спросил:
– Так ты приготовишь, наконец, мне завтрак?
Вера взглянула на него, всматриваясь в его непонимающее и недовольное лицо.
Ее любимый мальчик, маленький и шустрый, словно мышонок. Она раньше так и звала его: «Мышонок». Сейчас он уже взрослый парень, высокий, красивый и такой бесчувственный. Когда-то он брал ее за руку и просил: «Мамочка, дай конфетку», – а потом целовал ее в щеку и смеялся заливным детским смехом, когда она щекотала его в бока.
Когда он стал таким? Когда стал вести себя потребительски по отношению к ней? Когда стал поддаваться влиянию мужа и приобретать совершенно другие черты характера, те, которые она сама рьяно ненавидела в других? Она смотрела в его карие бездонные глаза и не могла вспомнить, когда начались эти метаморфозы. Теперь уже все равно, уже поздно думать об этом.
– Ма, ты оглохла что ли? – сын повысил голос в нетерпении. – Завтрак сделаешь?
Последнее время он часто разговаривал с ней на повышенных тонах, а она терпела, прощала его, надеялась, что это пройдет. Ведь она старалась воспитать его добрым, терпеливым, заботливым мальчиком, какой ее саму воспитала ее мама.
– Сделаю. Иди умывайся пока, – ответила она как всегда спокойно.
Голова сына исчезла из дверного проема.
Вера допила кофе, вылезла из-под пледа, не спеша пошла на кухню, пожарила яичницу.
Сын ел быстро. Спешил на занятия в школу, готовился к выпускным экзаменам.
Стоя спиной к окну, Вера смотрела на его широкоплечую спину, на темную голову, склонившуюся над столом, и видела перед собой не старшеклассника, а маленького мальчишку, которым он был много лет назад. Сердце ее сжималось от тоски. Вера подошла к сыну со спины и коснулась его головы, чтобы погладить мягкие каштановые волосы. Он дернулся, высвобождаясь из-под ее ладони. Она замерла с застывшей рукой у его головы.
– А если меня не станет? – вдруг спросила она. – Что ты будешь делать?
Сын молчал, пережевывая яичницу-глазунью, его плечи были напряжены.
– Думаешь, отец будет также любить тебя, как я люблю, а, Мышонок? Будет он заботиться о тебе так же, как забочусь о тебе я?
Вера с надеждой ждала, что ее маленький Мышонок вернется, и будет таким же милым и ласковым с ней, как прежде, в таком далеком, как ей сейчас казалось, детстве.
Сын поднялся, не доев, боком оттеснил мать в сторону и, выходя из кухни, зло сказал:
– Я же говорил тебе, не называй меня так.
Вера проводила глазами фигуру сына, взяла его тарелку, соскоблила вилкой оставшуюся яичницу в мусорное ведро, открыла кран и стала медленно тереть ее губкой. Мысли черной густой рекой медленно плыли в ее сознании.
Грохот входной двери, заставил ее вздрогнуть. Сын ушел.
Вера закрыла воду, постояла у раковины, прислушиваясь к тишине, вытерла полотенцем руки и вышла из кухни.
Ее мобильный телефон лежал на подоконнике. Она взяла его в руки и набрала номер. Долго не брали трубку, и Вера занервничала. Отключилась. Затем набрала номер снова.