Суперсыщик Калле Блумквист
Шрифт:
«Но чего, хоть убей, никак не могу вычислить», - подумал Калле и поднялся в гостиницу. Швейцар был занят, и Калле пришлось ждать. Швейцар беседовал с двумя мужчинами.
– Скажите, пожалуйста, не проживает ли здесь в гостинице некий господин Бране, - спрашивал один из них, - Эйнар Бране?
Швейцар покачал головой.
– Вы абсолютно уверены?
– Да, безусловно!
Двое мужчин тихонько обменялись несколькими словами.
– А некто по имени Эйнар Линдеберг тоже здесь не проживает?
– спросил тот, кто вел беседу.
Калле так и подскочил. Эйнар Линдеберг!
«Сейчас ты чуть не свалял дурака, мой дорогой Калле, - с упреком сказал он самому себе.
– Подождем-ка лучшее и посмотрим, что будет дальше!»
– Нет, постояльца с такой фамилией у нас тоже нет, - уверенно заявил швейцар.
– Но вам, разумеется, известно, не появлялся ли здесь в городе за последнее время человек по имени Бране или Линдеберг. И не жил ли он где-нибудь в другом месте, а не в этой гостинице? Именно это я и имел в виду.
Швейцар снова покачал головой.
– All right! [16] Нельзя ли получить у вас двойной номер?
– Пожалуйста! Номер тридцать четыре, наверное, подойдет, - вежливо ответил швейцар.
– Будет готов через десять минут. На какой вам срок, господа?
[16]
В данном случае: «Ну, ладно» (англ.).
– Это зависит от… Думаю, на пару дней. Тут швейцар вытащил регистрационную книгу, чтобы гости могли записать в нее свои фамилии. А Калле, в необычайном возбуждении, купил наконец свою вечернюю газету.
– Ну и дела!
– прошептал он самому себе.
– Что-то за этим кроется!
Было совершенно немыслимо уйти отсюда прежде, чем он составит себе ясное представление, кто эти двое, интересовавшиеся дядей Эйнаром. И, разумеется, он понял, что швейцар будет несколько изумлен, если он, Калле Блумквист, усядется в вестибюле гостиницы и станет читать газету. Но другого выхода не было. С видом крупного коммерсанта, совершающего деловую поездку, Калле развалился в одном из кожаных кресел. Он надеялся всем сердцем, что швейцар не выставит его из гостиницы. К счастью, швейцару пришлось отвечать на телефонный звонок и у него не было времени уделить Калле какое бы то ни было внимание.
Указательным пальцем Калле проткнул в газете две дырки, одновременно ломая голову над тем, как объяснить маме такое странное вмешательство в ее вечернее чтение. Затем он стал раздумывать над тем, кто эти двое. Быть может, сыщики? Сыщики ведь чаще всего появляются вдвоем, по крайней мере в фильмах. А что, если он подойдет к одному из них и поздоровается: «Добрый вечер, дорогой коллега!»
– Это было бы глупо, просто по-идиотски!
– сам себе ответил Калле.
Никогда не надо опережать события.
Ой, ой! Как иногда везет! Эти двое подошли и уселись в креслах прямо напротив Калле. Он мог через
«Приметы!
– сказал себе суперсыщик.
– Самая обыкновенная рутинная работа! Сначала один… Ну, знаете ли… За такую рожу просто штрафовать надо!»
Более мерзкой физиономии Калле видеть просто не приходилось. И в глубине души он подумал, что общество по охране красоты города наверняка охотно отвалило бы кругленькую сумму за то, чтобы этот тип убрался отсюда подальше. Трудно было решить, что именно делало его лицо таким отталкивающим: низкий ли лоб, слишком ли близко друг от друга посаженные глаза, нос ли с горбинкой, или рот, обезображенный своеобразной кривой улыбкой. «Уж если он не мошенник, то я архангел Гавриил собственной персоной…» - думал Калле.
Во внешности другого незнакомца, невысокого и белокурого, ничего примечательного не было, если не считать почти болезненной бледности. И глаза у него были какие-то очень бледно-голубые, с блуждающим взглядом.
Калле не спускал с них такого пристального взгляда, что кажется даже странным, как это глаза его не выскочили из смотровых дырок в газете.
Да и ушки у суперсыщика Блумквиста были на макушке. Парочка вела оживленную беседу, хотя, к сожалению, Калле многого расслышать не мог. Но вот бледнолицый сказал более громко:
– Тут и говорить нечего! Он точно здесь, в этом городе! Я сам видел его письмо к Лоле. На почтовом штемпеле было отчетливо написано «Лильчёпинг».
«Письмо к Лоле! Лола Хельберг, кто же еще?! Да, котелок мой варит!» - удовлетворенно констатировал Калле.
Он ведь сам отправил письмо Лоле Хельберг, так кем же еще могла быть эта достопочтенная дама! И имя ее есть в его записной книжке.
Калле напряженно старался уловить как можно больше из беседы незнакомцев, но - напрасно! Вскоре явился швейцар и объявил, что номер готов принять гостей.
Мордоворот и Бледнолицый поднялись и пошли. Калле резко последовал их примеру, но вдруг увидел, что швейцара за конторкой нет. И вообще никого, кроме него самого, в этот момент в вестибюле гостиницы не было. Ни секунды на раздумья! Он раскрывает регистрационную книгу и смотрит. Еще раньше он заметил, что Мордоворот расписался там первым. «Туре Крук, Стокгольм». Да, должно быть, это он! А как зовут Бледнолицего? «Ивар Редиг, Стокгольм».
Калле вытащил свою маленькую записную книжечку и тщательно вписал туда имена и приметы своих новых знакомцев. Открыв книжку на странице дяди Эйнара, он записал: «Иногда, по-видимому, называет себя Эйнар Бране». Затем, сунув газету под мышку, он, весело насвистывая, покинул гостиницу.
Но оставалось еще одно: автомобиль! Очевидно, эта была их машина, стокгольмские машины не так уж часто встречались в их городе. Если бы они приехали семичасовым стокгольмским поездом, то, верно, уже давным-давно получили бы номер в гостинице. Он записал номер и прочие приметы. Потом осмотрел покрышки. Все были давно потертыми, кроме правой задней, совсем свеженькой. Калле сделал небольшой набросок узора покрышек.
– Самая обыкновенная рутинная работа!
– сказал он, сунув записную книжку в карман брюк.